Расколотая корона - Виктория Холт

Граф кивнул, но ему было очень не по себе. Однако он видел способ сохранить свое влияние на короля.

Ничто не скрепляло союз крепче, чем брак. Граф Филипп часто проклинал бесплодие своей жены, но никогда так сильно, как в это время. Если бы только у него была дочь, которую он мог бы выдать замуж за Филиппа. Тогда он стал бы отцом королевы Франции и мог бы по праву называть себя тестем короля.

Однако у него была племянница. Она была еще ребенком, но и Филипп был не стар.

— Теперь, когда вы поистине король Франции, вам следует иметь королеву, — предложил он.

Филипп задумался. Мысль ему понравилась.

— Моя племянница Изабелла — очень очаровательная девушка. Что вы думаете о таком браке? Со временем вы получили бы Фландрию и Вермандуа.

Филипп сказал, что хотел бы увидеть Изабеллу.

— Увидите, — сказал граф.

Когда встреча была устроена, Филипп выразил свое согласие, ибо Изабеллу дядя хорошо наставил, как угодить юному королю: разумеется, следовало смотреть на него с благоговейным трепетом и вести себя так, словно она очутилась в присутствии юного бога.

После этого графу не составило труда устроить скорую свадьбу и коронацию.

Здесь возникла трудность, поскольку, естественно, церемонию должен был проводить архиепископ Реймский, брат королевы Адели, занимавший во Франции такое же положение, как архиепископ Кентерберийский в Англии.

Граф Филипп обнаружил, что все глубже увязает в неприятностях. Пока два Генриха Английских были на марше, а народ Франции начинал роптать, юный Филипп мог скоро осознать, что поступил не так мудро, как ему казалось, вверив свою судьбу в руки графа Фландрского.

Архиепископу Сансскому пришлось дать понять, что ему несдобровать, если он не проведет коронацию королевы Изабеллы, и как только он это сделал, архиепископ Реймский увидел свой шанс сокрушить влияние графа Фландрского. Право короновать королеву Франции принадлежало ему, и, хотя с его сестрой, королевой Аделью, и его братьями обращались так дурно, Папа не мог не поддержать его в этом последнем безрассудстве.

В разгар суматохи, вызванной этим делом, прибыл Генрих Английский.

Такова была слава Генриха Плантагенета, что, когда он появился во главе войска, ужас наполнил сердца всех, кого он считал своими врагами.

Поэтому с огромным облегчением Филипп, граф Фландрский, получил послание, что король Англии желает поговорить с ним и Филиппом Французским, прежде чем вступать с ними в битву.

— Нам следует встретиться с королем Англии, — сказал граф.

— Зачем это? — потребовал ответа юный Филипп. — Как он смеет являться сюда и угрожать мне! Я король, не так ли?

— Вы король, но скоро можете им не быть, если Генрих двинется против нас. Людовик еще жив, и у нас много врагов. Будем осторожны. Нам определенно не стоит воевать с Генрихом Плантагенетом, если этого можно избежать.

— С ним Генрих Молодой. Я думал, он мне друг, а он предатель… настоящий предатель.

— Не судите его слишком строго. Однажды он станет королем Англии, и будет хорошо сохранить с ним добрые отношения.

— Мой отец никогда по-настоящему не доверял королю Англии.

— И вам не следует. Мы встретимся с ними и перехитрим их, что является более умным способом борьбы с противником, чем сражение в битве.

Но Генрих не позволил графу Фландрскому присоединиться к ним. Он настоял, что желает говорить с юным Филиппом наедине, и графу пришлось уступить воле короля Англии.

Когда встреча состоялась, Генрих внимательно изучал юного короля Франции. «Жалкое создание», — подумал он и невольно сравнил его со своими сыновьями. Среди них не было ни одного некрасивого. Бедный Людовик! Он поставил все на этого мальчика и что получил? Юнца, настолько жаждущего власти, что он вырывает корону с головы отца, пока тот еще не умер. Его собственные были не лучше, он знал; но по крайней мере, они выглядели как мужчины.

А Филипп, граф Фландрский… честолюбивый человек! Что ж, это он мог понять. Граф хотел бы быть королем, а поскольку не был, то делал все возможное, чтобы им стать. За ним нужно было следить. Генрих уважал его больше, чем юного короля.

— Милорд король, — сказал он по-отечески, — я хотел бы говорить с вами как отец. Умоляю вас, будьте осторожны в своих действиях. Ваша мать горько страдает. Ваши дяди тоже. Эти люди желают вам добра. Вы не можете обращаться с ними так по-хамски, как вы это делали. Это недостойно вас.

Юный Филипп нахмурился. Кто этот человек? С кем, по его мнению, он разговаривает?

Он сказал:

— Герцог Нормандский несколько дерзок.

Король расхохотался.

— Я пришел к вам не как герцог Нормандский, чтобы принести оммаж своему сюзерену, а как король Англии, который приходится братом королю Франции и в данный час видит, что этот брат остро нуждается в помощи.

— Я вас не понимаю, — ответил Филипп.

— Тогда позвольте мне объяснить. Мой добрый друг, король Франции Людовик, лежит на смертном одре. Пока он жив, может быть только один король Франции на деле, хотя другой — и по праву — тоже носит этот титул и, когда придет время, должен будет принять корону. В вашем королевстве есть достойные люди, которым не по нраву видеть унижение королевы и ее семьи.

— А разве им решать, нравится им то, что я делаю, или нет?

— Короли правят по воле народа.

— Удивительно слышать такое от короля Англии.

— Сильный король правит своим народом, и если он делает это хорошо, то какими бы строгими ни были его законы, если они справедливы, народ примет их и будет приветствовать его правление. Сильного и доброго короля уважает его народ, а без этого уважения корона сидит на голове непрочно.

Филипп опустил глаза. Он знал, что ему не сравниться с королем Англии.

— А теперь, — продолжал Генрих, — вам следует примириться с вашей матерью. Народу не нравится видеть вашу суровость по отношению к ней. Матери нации обратятся против вас и могут убедить своих сыновей сделать то же самое. Вам нужны услуги таких людей, как ваши дяди. Призовите их ко двору. Выслушайте, что они скажут. Король не обязательно следует советам своих министров, но он их слушает.

Юному Филиппу было нелегко противостоять доводам Генриха, и еще до окончания беседы он решил призвать обратно свою мать и принять дядей при дворе.

Когда граф Фландрский узнал о случившемся, он понял, что проиграл и должен