Игра в прятки - Лора Джонс

Оставив маму, я протолкалась к полированному деревянному помосту для музыкантов, чтобы посмотреть на Жозефа, который взобрался на него и обращается к собравшимся.

Внезапно он умолкает. Взгляд его на ком‑то останавливается, и я сразу догадываюсь, что это моя сестра. У меня теснит грудь. Жозеф узнаёт ее даже среди сотен людей. Я не видела Лару сегодня вечером: когда мы с мамой пришли, ее еще не было; мне хочется, проследив за взглядом Жозефа, найти ее, но за спиной у меня плотная толпа, поэтому я остаюсь на месте.

Словно воодушевленный присутствием Лары, Жозеф разражается энергичным тостом, высоко поднимая бокал:

– Мы собрались здесь сегодня, чтобы повеселиться, так будем же есть, танцевать…

– Выпивать! – выкрикивает кто‑то.

– Да, – подхватывает Жозеф. – Выпьем! Santé! [74]

И быстро осушает свой бокал под одобрительные возгласы и свист, после чего мужчины обнимают женщин за талии, а музыканты играют вступительные ноты кадрили.

Жозеф спускается с помоста и направляется в ту сторону, куда смотрел, когда произносил речь. Он собирается отыскать Лару и потанцевать с ней. Я быстро пробираюсь сквозь толпу танцующих, догоняю его и, поражаясь собственному нахальству, беру его под руку.

Жозеф поворачивается ко мне, толпа прижимает нас друг к другу, и я замечаю, как ему идет дымчато-серый атласный кафтан. Сегодня, в отличие от предшествующих недель, взгляд его совершенно ясен. На лице написаны сосредоточенность и целеустремленность. Его пропорции, идеальное соотношение щек, губ и подбородка, гармоничное сочетание оттенков кожи, волос и льдисто-голубых глаз вызывают у меня головокружение.

Моя смелость удивляет Жозефа, но он не сбрасывает мою руку.

– Простите, – говорю я. – В другой раз я бы так не поступила. Но нынче вечером…

Запас слов у меня иссякает. Я могу думать лишь о том, что посреди этого столпотворения моя рука все еще лежит на его руке, а сердце бьется в такт кадрили.

– Ну, потанцуйте же со мной, – продолжаю я, вдохновленная тем, что наши пальцы переплетаются. И тяну Жозефа, однако он, хоть и не выпускает мою руку из своей, сопротивляется.

– Я не люблю танцевать. И никогда не любил.

В моей памяти на секунду всплывает та сценка на обоях в башне, где Жозеф самозабвенно отплясывает со своей матерью на Весеннем балу десятилетней давности. Меня посещает мысль: а почему Жозеф устраивает этот праздник именно сегодня, в десятилетнюю годовщину смерти мадам Жюстины? В отличие от своего отца, он, вероятно, печется только о своих работниках, решаю я, и хочет отблагодарить их за службу.

– Ну идемте же! – прошу я. – Может, вам и понравится.

Жозеф глядит в дальний конец комнаты и хмурится. Должно быть, он потерял мою сестру из виду.

– Нет, – говорю я, решая не сдаваться, – вы правы, что колеблетесь, ведь я не попросила как следует!

Тут он впервые смотрит на меня с интересом.

– Что ты имеешь в виду?

Я развлеку его, заставлю забыть Лару, и он захочет остаться. Сделав шаг назад, я выставляю одну ногу вперед и низко кланяюсь. Затем, снова подхожу к нему и расставляю ноги на ширину плеч, разведя носки. Я изображаю важничающего самца какой‑то водоплавающей птицы, ухаживающего за самочкой, которого некогда нарисовала Лара.

– Вот. Разве не так ведут себя господа с дамами?

Молодой человек смеется.

– Ты странная.

Я едва не захлебываюсь восторгом оттого, что мне удалось вызвать у него подобный отклик. Как же меняется его поведение, как он оживляется, когда смеется! Поразительно, что за все годы нашего знакомства я очень редко видела, чтобы Жозеф смеялся. А затем, к моему изумлению, Жозеф предлагает мне взять себя под руку.

Повернувшись к танцующим, я впервые за весь вечер вижу Лару. Она стоит рядом с тетушкой Бертэ. На моей памяти сестра никогда еще не была так нарядно одета: на фоне жемчужно-голубого корсажа и юбки ее светлые волосы, украшенные веточками цветов, подобны солнцу на летнем небе. В сущности, отмечаю я про себя, эта девушка совсем не похожа на мою сестру. Лара из какого‑то другого мира.

Не успеваем мы сделать и десяти шагов, как группа людей перед нами расступается… и я ошеломленно застываю на месте, вынуждая Жозефа тоже резко остановиться. Прямо передо возникает знакомое лицо, которое поражает меня, точно подсолнух среди снегов.

– Ну и ну… сколько лет, сколько зим! – восклицаю я. Я боюсь, что, если отпущу руку Жозефа, он кинется искать мою сестру, но ничего не могу с собой поделать. Я бросаюсь Гийому на шею, крепко обнимаю его, улыбаюсь, и он тоже обнимает меня. Гийом прекрасно выглядит, и в выражении его лица я подмечаю все ту же мягкость.

– Софи! – говорит Гийом. – Как я рад тебя видеть! – Он весело щурит глаза и растягивает рот в широкой улыбке, обнажая небольшую щель между передними зубами. – Мсье! – приветствует он Жозефа, который, к счастью, все еще стоит рядом со мной, и я торопливо хватаю его под руку, пока ему не пришло в голову передумать.

– Мы собираемся танцевать, – сообщаю я Гийому, затем подаюсь к нему и шепчу: – Если ты ищешь Лару, то найдешь ее возле маленькой двери в глубине зала.

Я не хочу, чтобы Жозеф услышал мои слова и понял, что Гийом приехал повидаться с моей сестрой, ибо уверена: если он об этом узнает, непременно оставит меня одну и бросится к ней.

– Кто это? – спрашивает Жозеф, когда мы направляемся к танцующим.

– О, всего лишь Гийом.

Жозеф оглядывается на Гийома, по-прежнему стоящего там, где мы его оставили. И я уверена, что мне это вовсе не мерещится, ибо клянусь: в глазах марсельца промелькнул ревнивый блеск.

Смешанное общество

Ортанс

Итак, я оказалась на сельской пирушке, и, господи, до чего же вульгарное это зрелище! Печатня, в которую я заглядывала всего один раз, разубрана, будто коровник для оргии. Со стороны моего мужа было довольно самонадеянно назвать это мероприятие громким словом «бал». Шаткий помост, на котором жалкая кучка музыкантов наяривает примитивную мелодию, построен из чего‑то, с виду напоминающего дрова. Стол с закусками так же убог, как и все остальное. Вино, эль и тарталетки на закуску.

Вечер, еще не успев начаться, кажется бесконечным. В довершение всего мне чудится, будто я вот уже несколько часов слушаю занудную болтовню де Пиза, хотя прошло не больше пятнадцати минут с тех пор, как он явился и торчит рядом со мной в своем ярко-горчичном наряде, словно черная овца среди белых – или белая среди черных, не могу решить. По-видимому, де Пиз пронюхал о готовящемся событии от матушки. Я знаю,