Игра в прятки - Лора Джонс

– Ах да, Гийом Эррар, – презрительно усмехается Жозеф и выпивает второй за несколько минут бокал вина. – Ты, кажется, откуда‑то знаешь мадемуазель Тибо? – Не взглянув, он с размахом ставит бокал на стол, тот разбивается вдребезги, и появляется темная лужица, переливающаяся осколками, будто звездное небо.

– Однако, супруг мой, – произношу я, не удержавшись от вмешательства, – вы забыли, зачем мы здесь собрались? Сегодняшний вечер был устроен специально для наших тружеников.

Все, кто окружает нашу странную, чересчур разгоряченную компанию, прекращают веселиться, чтобы поглазеть на стычку между Жозефом и чернобородым.

– Мсье, я… – лепечет этот самый Гийом Эррар, не понимая, чем он провинился.

Жозеф подходит к предполагаемому сопернику так близко, что чуть не сталкивается с ним носами. Это весьма занятно, ведь, хотя за последние месяцы муж сделался гораздо вспыльчивее, чем прежде, мне еще не доводилось видеть проявления подобной несдержанности. Передо мной разворачивается настоящий фарс: владыка и хозяин этих мест, напрочь позабыв о приличиях, демонстрирует истинное лицо своего подлого сословия.

Я подбегаю к мужу одновременно с фабричной девицей, но не столько для того, чтобы помешать ему ударить чернобородого, сколько потому, что не нахожу в себе сил воспротивиться искушению и немного подразнить Жозефа.

– Супруг мой, умоляю вас, – невинным тоном щебечу я. – Вам нет необходимости целовать мужчину, каким бы привлекательным он ни казался. Помните, что мы давали обет верности.

Жозеф резко поворачивается ко мне.

– Вы… – шипит он, нависая надо мной и приближая свое лицо к моему. Гнев его достигает такого накала, что он не силах вымолвить ни слова. – Вы…

На какую‑то долю секунды мне, ошеломленной его невиданным бешенством, чудится, что я почти боюсь его. Однако я разражаюсь смехом. Я смеюсь и смеюсь над всеми этими людьми, пока те один за другим не отворачиваются. Мне кажется, что они наконец устыдились собственного нелепого поведения. Но потом до моего сознания доходит, что их внимание привлекает нечто еще.

– О нет! – стонет камеристка.

У дверей раздается оглушительный рев, переходящий в насмешки и выкрики. Я мгновенно забываю про веселье, распознав природу этих кровожадных криков. Это звериный вой толпы, наметившей свою жертву. Передо мной проносится сценка с версальских обоев: уродливые, перекошенные физиономии мучителей певчей птички.

– Мы поймали маленького гаденыша! – выкрикивает пьяный мужской голос, заглушаемый хриплым хохотом остальных. – Он явился к нам на праздник!

Меня обдает ледяным холодом. Я вижу, как над головами рабочих что‑то взлетает. Эту вещь подбрасывают и швыряют, будто ненужную грязную тряпку. И только тогда я различаю, что это: маленькое беспомощное животное со светло-рыжей шерсткой, визжащее от панического ужаса, когда его подкидывают.

– Пепен! – пронзительно кричу я, и от собственного вопля у меня закладывает уши. Распихивая всех, кто попадается на пути, я бросаюсь к песику.

Ешьте это

Софи

Моя сестра опережает всех. Ей требуется секунда, чтобы добраться до толпы пьянчуг и броситься в самую ее середину. Она не выказывает ни колебаний, ни страха и не дает себе времени хорошенько подумать, прежде чем это сделать.

– Прекратите! – кричит Лара. – Немедленно прекратите!

Те продолжают перебрасываться испуганным малюткой, не обращая внимания на Ларины мольбы.

– Что? Хозяйка послала тебя за своей игрушкой, да?

Мужчина, произносящий это, ловит собачонку, но, когда он хочет в продолжение забавы бросить ее своему соседу, Лара перехватывает дрожащего песика и закрывает его руками, избавляя от опасности.

Мадам Ортанс догоняет мою сестру, визжа как одержимая и безостановочно выкрикивая имя собачонки. Она отнимает животное у Лары, которая пытается успокоить его, ласково нашептывая ему на ушко слова утешения и гладя по шерстке.

– Он мой! Как ты смеешь! Отдай его мне! Он мой!

Все случившееся за последние минуты выбивает мадам из колеи. За то короткое время, которое ей потребовалось, чтобы понять, что рабочие завладели ее псом, она из воркующей интриганки превратилась в полоумную дикарку. Будто глубоко внутри нее внезапно лопнула давно натянутая струна.

– Как, черт возьми, эта шавка улизнула из-под замка? – допытывается Жозеф, отрывая взгляд от Гийома.

Я ожидаю, что мадам отпустит какое‑нибудь язвительное замечание и удалится. Но вместо этого она, прижав собаку к груди, набрасывается на Жозефа:

– Откуда мне знать? – Голос ее напитан ненавистью и необузданной злобой. – Я все это время находилась здесь, не так ли? Как вы и велели.

Кто‑то разражается смехом. Оказывается, это Сид, стоящая рядом с Бернадеттой и Паскалем.

– Вам лучше придержать язык, мадам, – рычит Жозеф.

Мадам Ортанс пропускает его слова мимо ушей.

– Наверное, он сбежал, потому что не выносит это место! – кричит она так, чтобы все ее слышали. – Да и кто в здравом уме может тут жить!

– Вы помешались, – отвечает Жозеф и отворачивается, пытаясь положить конец этой сцене и, видимо, чувствуя, что мадам еще не все сказала.

– Да неужели, супруг мой? – Голос ее переполнен мстительной яростью. – Супруг! Одно название! Пародия! – Она декламирует это с таким выражением, точно произносит кульминационную реплику какой‑то пьесы. – Муж, который не способен вы… собственную жену!

Несколько работниц, в том числе Бернадетта и Сид, шокированные бранным словом, неожиданно сорвавшимся с губ хозяйки, и ее внезапной грубостью, ахают. У Паскаля и некоторых других мужчин вырываются тихие, неуверенные смешки, неловко повисающие в тишине. Хлыщ в желтом костюме беззвучно открывает рот, как камбала.

– О да! – не унимается мадам Ортанс: слова рвутся из нее неудержимым потоком. – Прошло три года, а наш брак до сих пор не консумирован. А это значит, дорогой супруг, вы мне вовсе и не муж!

Я смотрю на Жозефа, не в силах поверить, чтó и в каких обстоятельствах слышу. Не знаю, рада я или огорчена; мне хочется обнять его и, закрыв ему руками уши, защитить от этого потока злобы. На щеках молодого человека выступают красные пятна. Если бы он мог беспрепятственно добраться до двери, то давно бы уже скрылся.

– И почему же наши дела обстоят именно так, спросите вы? – продолжает мадам. – Что ж, позвольте вас просветить. Потому что он смотрит только на нее, – она тычет бледным пальцем в сторону моей сестры, – тогда как эта, – на сей раз мадам указывает на меня, – виснет на шее у него, – объявляет она, вновь злобно указывая на Жозефа.

От унижения меня захлестывает необоримая волна гнева, и я подаюсь к мадам. Не знаю, что я с ней сотворю: толкну, дам пощечину или как‑то иначе заткну ей рот. Но, не успев сделать и шагу, я чувствую, как чьи‑то руки мягко останавливают меня.

– Не надо, – шепчет мне Гийом. – Ты выше этого.

Его ласковый голос усмиряет меня. Но я