Крушение - Виктор Серж

— Поздравляю вас, Эмилия, — сказал обескураженный Беф. — Пригласите меня на свадьбу?

Эмилия ответила вежливо, но с вызовом:

— Поглядим. Это ему решать.

Александрина Флотт предложила Эмилии делить пополам доходы с комнаты на час, которая благодаря девушке не простаивала. «Вы такая труженица, Эмилия, такая добросовестная, я вас очень ценю, моя девочка…» Эмилия становилась важной особой. И однажды ночью в конце июля патрульные на велосипедах, два ажана и унтер-офицер немецкой полиции, различили при свете звезд вытянутый силуэт на мостовой. Halt![132] Унтер достал электрический фонарь и провел лучом голубого фосфоресцирующего света от мысков ботинок до знаков различия на вороте — по навек застывшему телу солдата Ганса Мюллера, который лежал, раскинув руки, с лицом, озаренным улыбкой, и широко раскрытыми глазами, на диванной подушке, пропитавшейся черной кровью. Ансельм и Александрина Флотт, которых вытащили на улицу в неглиже, узнали, не в силах сдержать тошноту, в синем свете фонаря возлюбленного Эмилии. Унтер-офицер допросил их без всякой жалости в комнате для свиданий. Плюхнувшись на застеленную розовым покрывалом кровать в окружении бледных зеркал, этот колосс со словно вдавленным лицом, сжимая в руке револьвер, разглядывал Александрину в ночной сорочке и Ансельма, который постоянно подтягивал спадавшие бархатные пижамные штаны. Могучая спина рыжего колосса отражалась в зеркале у дальней стены; зеркало на потолке показывало его перевернутым, с бритой, точно полированный камень, головой… Кипя гневом, он беспрестанно повторял одни и те же вопросы и оскорбления.

— Свиньи! Свиньи! Какая Эмилия? Эмилия кто? Где Эмилия?

Супруги Флотт ничего не знали, силы оставили их. Александрина разрыдалась: «Добрый господин, мы невиновны!» Колосс поперхнулся смехом, из его глотки вырвалась какое-то визгливое тявканье. «Свинья! Здесь нет невиновных! Расстрелять!» Сетка кровати скрипела под его тушей. У него не было ни бровей, ни ресниц, в руке поблескивал револьвер. Он завел Александрину в комнату, приставил к двери ажана и подтолкнул вперед Ансельма, едва волочащего ноги и упирающегося, как жалкое животное, которое ведут на бойню. Так он шел с этажа на этаж, из комнаты в комнату, а в спину ему упирался револьвер немца. На третьем они застигли полуголую парочку, и это окончательно взбесило колосса. Он приставил револьвер к волосатой груди мужчины, заморыша с плохой кожей, который тщетно пытался отыскать очки. «Schweine! Dokumente!»[133]Сорвал одеяло, которым прикрывалась Женщина, толстая и некрасивая, с растрепанными волосами, и увядшее обнаженное тело этого создания, действительно похожего на свинью, предстало в безжалостном ярком свете. «Эмилия? Эмилия?» «Нет, — в отчаянии ответил Ансельм, — это Бешеная Матка, то есть Мелани… Мелани Ламбурбье…» — «Всех расстрелять! Прикройся, свинья! Бесстыжая!» Женщина оцепенела, не в силах повиноваться. Не глядя на документы, унтер вытолкнул Ансельма из комнаты. И в узком коридоре грубо ткнул ему в живот холодным дулом револьвера: «Убийца!» И тем же разъяренным тоном: «Коньяк!» Ансельм Флотт, не помня себя, побежал за лучшим коньяком. Колосс выпил стакан и как будто успокоился.

Около двух часов утра прибыли помощник комиссара полиции Карп, агент Фардье и еще один унтер-офицер немецкой полиции. Второй унтер, менее грозный с виду, на самом деле был опаснее — человек-насекомое с белыми ухоженными руками, треугольным лицом и кривым носом; он никому не смотрел прямо в лицо, а разглядывал искоса и левым глазом мрачно буравил собеседника; голос у него был старушечий, высокий и надтреснутый. Впалую грудь украшали орденские планки. Он хорошо говорил по-французски, с эльзасским акцентом. И спросил, не повышая голоса, Ансельма Флотта:

— Так это вы убийца?

— Господи! — воскликнул Флотт, поднеся руки к горлу и скорчив гримасу.

— Вы отрицаете, месье?

— Если вы виновны, Флотт, вам лучше сразу признаться, — посоветовал Карп. — Мы знаем, как разговорить преступников.

Флотт увидел сочувствие лишь в угасших глазах агента Ландуа. Агент Фардье тихо и угодливо произнес: «Во всяком случае, если он не сообщник, то пусть докажет… Злачное место эта гостиница…» В три часа утра унтер-насекомое с женственными руками приказал погрузить в открытый грузовик семерых постояльцев, обнаруженных и гостинице, супругов Флотт и кашляющую работницу, назвавшуюся Эмильенной. Люди уселись на пол, по бокам встали вооруженные солдаты в касках, грузовик с трудом завелся и устремился в смертельную неизвестность ночи.

Следствие, проведенное заместителем прокурора Бийен-Секом и лейтенантом Вихтером из Geheimstaats-polizei[134], не дало результата… Правда, арестовали Бефа, инспектора полиции нравов, на которого Ансельм Флотт указал как на любовника Эмилии из Нанта. «Как? — изумился лейтенант Вихтер. — Вы поддерживали сексуальные отношения с девицами, за которыми наблюдали, и не знаете адреса преступницы?» Бефу не предъявили обвинений, однако оставили в распоряжении военных властей, хотя он недавно вступил в партию Жака Дорио. Национальная народная партия[135] тут же исключила его. Невиновность подследственных вскоре стала настолько очевидной, что помощник прокурора Бийен-Сек и лейтенант Вихтер пришли к согласию: все это не имеет никакого отношения к политике. Под конец великолепного обеда, устроенного для лейтенанта Вихтера, помощник прокурора Бийен-Сек отважно предложил закрыть дело. «Хм!» — изрек лейтенант Вихтер, покладистый толстяк, бывший агент по сбыту лекарств, много лет проживший в Бийянкуре[136] и всегда ориентировавшийся на мнение вышестоящих. «Хм! Получится два нераскрытых преступления в одном месте за короткое время…» Он немедленно нашел разумный выход: «Закрывайте дело, месье Бийен-Сек, мы освободим женщин, а мужчин я оставлю в качестве заложников. Не возражаете?»

— Разумнее не придумаешь, — согласился Бийен-Сек с чувством выполненного долга. — Знаете, этот квартал вообще весьма подозрительный…

Они допили вино, закусили сыром пор-сали и заговорили о другом.

Но в тот же день дело получило продолжение из-за доноса, который сделала Карпу вдова Прюнье, «чья добросовестность и проницательность выше всяких похвал», гласило примечание инспектора. Некий солдат, вероятно, дезертир, вероятно, сын железнодорожного служащего Дюпена, который, вероятно, убил Тартра, а потому вполне мог оказаться и убийцей Ганса Мюллера, скрывается у Огюстена Шарраса, торговца дровами и углем, известного в округе как анархист, антифашист и хуже того… Вновь допрошенный Ансельм Флотт вздохнул с облегчением, услышав имя своего соседа. По тону Бийен-Сека и Вих-тера он догадался, что эта чудовищная история близится к концу. И обрисовал Огюстена Шарраса как лицемерного дурного гражданина, симпатизирующего красным в Испании, англичанам, короче, способного на все. Память Флотта пробудилась, он поведал о своих наблюдениях и подозрениях. Уверенный, что от этого зависит его спасение, он говорил и говорил, стараясь показать свою редкостную прозорливость. И увидел, как