Дорога радости и слез - Донна Эверхарт

дождь на измученную засухой землю. Я была бы рада сказать, что ее выступление было безупречным, но, к сожалению, недостаточно хорошо знала музыку, которую она исполняла. По мне, так придраться было совершенно не к чему. Когда она закончила, я могла с уверенностью сказать – публика в нее просто влюбилась. Лейси опустила скрипку, а потом и голову, будто не смея смотреть на зрителей. Все тут же повскакали с мест, затопали ногами и принялись бить в ладоши. Лейси продолжала сидеть, словно в ступоре. Лицо ее было бледным – ни кровинки.

Мы поспешили на сцену. Папа протянул Лейси руку. Она встала со стула и застыла рядом. Я поспешно убрала стул, чтоб освободить место. Папа, не дожидаясь объявления мистера Мейси, запел «Черноглазую Сьюзи». Лейси заиграла снова, причем с такой энергией, которую я в ней никогда прежде не замечала. После того как мы исполнили несколько песен, папа принялся бить чечетку. Я присоединилась к нему, изо всех сил выстукивая ритм по доскам сцены, выплескивая свою ярость. При этом я громко пела, силясь избавиться от переполнявших меня эмоций, бурливших, словно горячий источник. Один раз я кинула взгляд на зрительный зал, желая узнать, смотрит ли на наше выступление Клейтон. Его нигде не было видно, и настроение у меня тут же испортилось. Все мое естество низринулась в бездну уныния, совсем как Клейтон, прыгнувший в пруд с утеса.

Наконец, наше выступление подошло к концу, и народ начал расходиться. Внутри шатра было душно и жарко, и потому всем хотелось побыстрей выбраться наружу, где царила вечерняя прохлада. Я мечтала лишь об одном – добраться до своей палатки, кинуться на койку и уснуть. Забыть обо всем. Меня уже совершенно не волновало, чего там собирался мне сказать Клейтон. Мистер Купер, кинув взгляд на людей, тянувшихся к выходу, подошел к отцу, дал ему деньги и, не сказав ни слова, удалился.

Папа сунул выручку в карман.

– А пересчитать? – удивленно посмотрела на него мама.

– Даже знать не хочу, сколько там.

– В каком смысле? Народу было битком. Он же говорил, что тут может уместиться целая сотня человек. С каждого он берет по четвертаку, так что нам причитается два доллара пятьдесят центов.

– Энн, я и сам умею считать. Я в курсе, сколько нам причитается, но устал уже ругаться.

– Если он нам недоплатил, лучше это выяснить сейчас, а то потом уже ничего не докажешь.

– Я сказал, что на сегодня мне ругани хватит.

Мама расстроенно вздохнула. Мы вышли из шатра, обогнув толпу, собравшуюся у палатки Клейтона. Меня охватила надежда, что он станет искать меня взглядом, высматривая в том месте, где мы обычно стояли во время его выступления. Как же было бы здорово, если б его охватило волнение из-за того, что меня там нет. По дороге до наших палаток мама с папой вежливо здоровались со встречными работниками.

То и дело нам кто-нибудь кричал: «Говорят, ваша старшенькая это просто что-то!» или вопрошал: «А что это была за музыка?»

Я глубоко вдохнула. Несмотря на холод, букет ароматов, стоявший на территории лагеря, ощущался по-прежнему сильно. Чтобы подышать свежим воздухом, требовалось выйти за его пределы. Я поднесла к носу рукав платья и принюхалась. Даже ткань пропахла цирком. Забравшись в палатку, я сняла с себя платье в сине-зеленую клетку и повесила его на веревку, которую нам специально для этого натянул папа. Лейси тоже сняла свое лавандовое платье. Я легла на койку и закрыла глаза, силясь выкинуть из головы все мысли. Лейси прикоснулась пальцами к моей руке и водила ими туда-сюда, покуда мы обе не уснули.

* * *

На следующее утро, когда я проснулась, воспоминания о выступлении Лейси и том внимании, в котором она купалась, ныли, словно незаживающая рана. Да, несмотря на то что мы тоже выступали, мы с тем же успехом могли уйти со сцены, оставив мою сестру в одиночестве. Маме с папой, само собой, все равно, поскольку они гордятся нами обеими, дело не в этом. Я никак не могла выкинуть из головы мысль о том, что мое пение и танцы, на самом деле, никому не нужны. Мне вспомнилось, как мы с парой моих одноклассников участвовали в конкурсе чечеточников, который проводился несколько лет назад в Калоуи. На выступление пришли родители с Лейси. Они даже взяли с собой Сефа, который тогда был совсем маленьким. Я никогда не забуду, какая гордость меня переполняла оттого, что мне предстоит показать им, над чем я так долго втайне трудилась. Какие только танцы мы не отплясывали, какую чечетку только не били. Приз достался нам. Пожалуй, это и был тот самый единственный раз, когда меня никто не сравнивал с Лейси, когда она не стояла истуканом рядом со мной. Как же хорошо мне было! Как мне хотелось, чтоб это чувство триумфа длилось вечно.

Я вышла из палатки, не обратив внимания на Лейси, которая протянула ко мне руку. Интересно, а каково это жить, заботясь лишь о себе и не думая вечно о сестре? Я занялась делами так, словно Лейси не было. Я постаралась выкинуть все мысли о ней из головы. Что ж, так и буду вести себя впредь. Сестра снова подошла ко мне, и я снова проигнорировала ее. Я отвела взгляд, не позволяя ей заглянуть мне в глаза. Ощущения были странные. Какие-то неестественные. Словно я совершаю какую-то подлость. Я поняла, что из моей затеи ничего путного не выйдет. Уж слишком долгое время мы были неразрывно связаны друг с другом, и я не мыслила свое существование без Лейси. К обеду я сдалась окончательно, и Лейси, спешно подойдя ко мне, прижалась так крепко, словно старалась наверстать упущенное.

Я никогда не допускала мысли о том, что Лейси когда-нибудь начнет самостоятельную жизнь, и потому считала, что нам суждено всегда быть вместе. Я попыталась представить свою жизнь через пять лет. Через десять. В ней неизменно присутствовала Лейси – моя извечная спутница, которая вне зависимости от моих поступков и решений всегда будет в той или иной степени связана со мной. Я никогда не стану просто Уоллис Энн – самостоятельной, не зависящей от сестры и ее причуд. Именно в тот момент до меня впервые дошла одна важная вещь – плевать, чего я там хочу от этой жизни. Это совершенно не имеет никакого значения. Я замотала головой, силясь отогнать от себя эту мысль, прекрасно понимая, что она породила во мне крошечное зернышко обиды, которое, дай я ему волю, станет расти