Сестры Мао - Гэвин Маккри

Улыбаясь – втайне ей было радостно открыто рассказать об этом, – она отпила еще немного чая, затем поставила чашку и подтянула одеяло к груди.

– Женщина в большей степени способна представлять универсального мужчину. Когда мужчина играет эту роль, он в конечном итоге подражает великим историческим деятелям, а их присутствие его подавляет. Он компенсирует свою слабость чрезмерным актерским мастерством, и это всегда все портит.

Вэньгэ смотрела в свою пустую чашку, понимая, что они вступили на опасную территорию.

Цзян Цин подняла крышку чайника и размешала оставшийся чай, постукивая ложкой по фарфору. Она налила Вэньгэ еще одну чашку.

– Самое любопытное в Сяо Даньгуй было то, что на сцене она, казалось, почти ничего не делала. Я не думаю, что она когда-либо пыталась быть кем-то другим, кроме как слегка урезанной версией самой себя. Как будто она думала, что чем меньше она сделает, чтобы заставить нас поверить, тем сильнее мы поверим. И это было правдой, так это и работало.

Вэньгэ поднесла наполненную чашку к носу и вдохнула аромат.

Цзян Цин сделала то же самое.

– Через пару дней, Вэньгэ, ты будешь исполнять роль армейского капитана перед всем партийным аппаратом Пекина, десятью тысячами человек, и, конечно, госпожой Маркос, которая благодаря иностранному вниманию стоит еще десяти тысяч. Я вижу, что ты напугана. Ты не веришь, что справишься с задачей, и поэтому находишь себе ложные оправдания. Но это легкий путь. Где найдешь одно оправдание, найдешь и сотню других. Трудный путь – это бежать навстречу трудностям, как можно глубже вникать в то, что ты узнала.

Волосы Вэньгэ, блестящие, как черное дерево, были подстрижены так, чтобы их можно было смазать маслом и разделить на пробор. Цзян Цин разгладила их там, где они спутались.

– Я сказала тебе, что надо делать, дитя. Все, что ты должна, – это переместиться туда, где оно есть.

* * *

Она вернула Вэньгэ в труппу в первый день генеральной репетиции, за два дня до представления. У дверей зрительного зала Вэньгэ застыла и не хотела идти дальше, как упрямый вол на берегу быстрой реки. Цзян Цин пришлось буквально шлепнуть ее по попе, чтобы она переступила порог. Отряду хунвейбинов, который Цзян Цин взяла с собой в качестве подкрепления, она приказала ждать снаружи в коридоре.

– Не закрывайте двери, – сказала она им, – и слушайте мой сигнал.

Внутри свет был выключен. На сцене труппа была в самом начале первой сцены – по оценке Цзян Цин, прошло около пяти минут с момента первого появления армейского капитана. Когда они в полумраке спускались по центральному проходу, Цзян Цин взяла Вэньгэ за руку: та была на ощупь холодной, а ладонь – влажной. Вэньгэ издала стон, на что Цзян Цин сильно дернула ее за руку:

– Ничего подобного. Чтобы ничего такого не было, слышишь? Это реальная жизнь. Ты должна столкнуться с ней.

Чао Ин и его помощники, сидевшие в четвертом ряду зрительского зала, переглянулись:

– Ш-ш-ш!

Успокоительно положив руку на спину Вэньгэ, а затем подняв ее вверх, чтобы взять девушку за воротник, Цзян Цин провела ее по оставшемуся пути вниз. Она решила не подсаживаться к Чао Ину, а сесть прямо перед ним. Дождавшись, пока она окажется в поле зрения Чао Ина, сняла шарф, затем кардиган, потом, словно заметив сквозняк, снова надела шарф. Прежде чем сесть, она вытерла с сиденья пыль и проверила пол на предмет того, что может помешать удобно расположить ноги. Протокол не позволял Вэньгэ сесть, пока не сядет Цзян Цин, что дало Чао Ину возможность оценить фасон и качество костюма армейского капитана. Сиденья скрипнули: сначала – Цзян Цин, потом, пусть и не так сильно, Вэньгэ.

– Командир…

Чао Ин наклонился к их плечам и шептал:

– Что это, черт возьми, такое?

Потревоженная Вэньгэ попыталась втянуть голову в тело, как черепаха.

Цзян Цин положила руку на колено: «Просто не обращай на него внимания».

– Сначала вы забираете Тун Хуа без предупреждения и без указания, когда она вернется и вернется ли вообще. А теперь, несколько дней спустя, вы врываетесь сюда, как ни в чем не бывало…

Цзян Цин взяла Чао Ина за нос большим и указательным пальцами и, толкнув, вернула его на место.

– Сукин сын! – сказала она. – Я твою бабку выебу!

По бокам от Чао Ина сидели две его ассистентки. Кожа их молодых лиц отражала свет сценических ламп. Они сидели, словно окаменев, с закрытыми ртами. Сам Чао Ин, казалось, в одном этом ударе ощутил всю сумму мелких тычков, которые Цзян Цин приходилось наносить ему на протяжении всей его карьеры.

– Помните свое место, режиссер Чао, – сказала она.

– Мне полностью понятно, командир, кто я такой и в чем заключается моя работа.

– В таком случае вы сможете сосчитать количество рангов, которые нас разделяют…

– Не так уж их много, как вам кажется.

– …и вы будете вести себя осторожно в дальнейшем. Я здесь, чтобы внести необходимые коррективы в наше гала-представление для госпожи Маркос, которые санкционирует и требует моя должность в Комитете пропаганды. Я прослежу за тем, насколько хорошо вы приспособитесь к этим коррективам. Если вы не последуете им от начала до конца, я сочту это неподчинением.

Танцовщица, исполнявшая партию рабыни, отвлеклась на разговор в зрительном зале, промахнулась в прыжке и оступилась, отстав от ритма на несколько шагов. Цзян Цин остановила музыку и приказала танцовщице начать ее сольный номер с начала. Выступление возобновилось. Под взглядом Цзян Цин энергия труппы текла без принуждения, двигалась вперед, нить не прерывалась. Она не могла обнаружить ничего неправильного. Танец был хорошим, легким. Позы – точными. Артисты выполняли то, что было задумано; они были открыты, честны и бодры, никто не опозорился, не допустил нелепостей. Капитан армии, которого она в прошлый раз раскритиковала за целый ряд дурных привычек и за которым она теперь следила особенно внимательно, не сделал ничего радикально плохого. Но это не заставило ее усомниться в своем намерении его заменить, ее цель оставалась неизменной. Позади нее Чао Ин и его помощницы писали записки, вырывали их и передавали по кругу; она же была спокойна и невозмутима, полностью уверена в себе. Ее рука покоилась на подлокотнике, кисть свисала вниз, кончики пальцев висели в сантиметрах над коленом Вэньгэ; когда наступит избранный момент – в шестой и последней сцене, – она просто пощекочет девушку или ущипнет ее, и так даст сигнал к действию.