Сестры Мао - Гэвин Маккри

освоила все классические движения, не позволив им поработить себя. Конечности ее были прекрасно натренированы. Своды стоп – высоки. Вытягивала ноги она легко и без видимого усилия. Ее спина была достаточно гибкой, чтобы она могла прогибаться назад к полу десять, двадцать, тридцать раз подряд, не шатаясь и не теряя формы.

Короче говоря, она была как спелая дыня. Поэтому Цзян Цин не удивилась тому, что Вэньгэ с легкостью подхватила движения армейского капитана. Для танцовщицы эти шаги требовали другой точности, основанной на командах и приветствиях, языке военных парадов. К чести Вэньгэ, она рано поняла, что задача заключается не в том, чтобы компенсировать мнимую нехватку сил, пересиливая себя; наоборот, она должна была открыть в себе новый вид силы, ограничивая себя. Для этого она ограничила свои наклоны. Выпрямила конечности. Отказалась от соблазна показать носок, вытянуть ногу, до конца прогнуть спину. Вместо того чтобы выходить за рамки, она отступала назад, внутри собирала энергию к своему центру; когда поступал сигнал, оттуда эта энергия вырывалась в нужные формы.

И все же, и все же – Цзян Цин было больно это видеть – в конечном счете Вэньгэ не была убедительна. Она освоила все составляющие роли, но не смогла собрать их в целостный образ. В исполнении отдельных шагов, в нахождении и удержании формы она превзошла даже Сун Яоцзиня, лучшего из когда-либо существовавших армейских капитанов, но не смогла вжиться в роль так, как он. У нее имелось все, что нужно, чтобы быть верным солдатом, идеальным человеком, но она боялась себя как таковой, была запугана собственными способностями, и поэтому была не совсем убедительна.

Сначала Цзян Цин подумала, что Вэньгэ мешает тщеславие.

– Тебя беспокоит, что, когда ты изображаешь мужчину, ты портишь свой внешний вид? – спросила она. – Ты боишься стать некрасивой? Боишься потерять мужское восхищение, по этой причине ты так себя ведешь?

Однако со временем она поняла, что проблема глубже. Она заметила, что проблемы Вэньгэ наиболее заметны были в те моменты балета, когда армейский капитан был на сцене, но не танцевал, то есть когда Вэньгэ должна была вместо балетных па обратиться к жестам драматического театра. Например, в третьей сцене армейский капитан, переодетый в богатого купца, сидит на стуле, смотрит представление и обмахивает себя большим белым веером. Этот номер, забавный и технически не утомительный, был любимым у Сун Яоцзиня; он хвастался, что одним взмахом веера может вывести на сцену всех остальных танцоров. Но для Вэньгэ все было иначе. Эта сцена доставляла ей ужасные проблемы. Сколько бы она ее ни репетировала, у нее никак не получалось. Она не могла просто сидеть, не напрягаясь. Ее попытки использовать веер на мужской манер – взять его снизу, толкать воздух вверх, ни за что не подносить его к лицу – приводили к тому, что она обращалась с ним неправильно или роняла его. Поскольку в этой сцене армейский капитан притворяется другим человеком, его выражения и жесты намеренно напоминают учтивого и женоподобного мужчину. Неспособность Вэньгэ передать эту женственность заставляла ее кричать от разочарования.

– Вэньгэ! Да что с тобой такое? Что ты делаешь со своими руками? Ты играешь солдата или педика? Выбирай!

Цзян Цин надеялась, что помогут костюмы. Она заказала пять костюмов армейского капитана по размеру Вэньгэ, и когда они прибыли на четвертый день их частных репетиций, она повесила их на перила и пригласила Вэньгэ познакомиться с ними.

– Что ты о них думаешь?

Вэньгэ погладила материал:

– Они…

– Высококлассные, знаю. Я подумала, что они тебе понравятся.

Цзян Цин выбрала военную форму и помогла Вэньгэ в нее облачиться. Хотя грудь Вэньгэ была миниатюрной, едва заметной, Цзян Цин решила, что будет лучше, если она не будет мешать, и перевязала ее широким бинтом. Спереди к трусам Вэньгэ она приделала небольшое пресс-папье, чтобы танцовщица почувствовала там нагрузку. По бокам куртки были вшиты дополнительные подушечки, а пояс застегивался высоко на ребрах, чтобы сделать силуэт Вэньгэ более прямым. У Вэньгэ были большие бедра, которые не позволяли ей играть главные женские роли; она обматывала их пластиковой лентой, чтобы они потели и становились тоньше. Для роли армейского капитана, однако, это становилось преимуществом, так как не приходилось набивать шорты. С другой стороны, ее голени были тонкими, как палки; чтобы сделать их шире, потребовалось четыре пары гетр. Последним элементом была шапочка на проволочном каркасе, чтобы добавить высоты. Цзян Цин прикрепила ее к волосам Вэньгэ и отошла в сторону, чтобы осмотреть результат.

– Да, – сказала она и, взяв Вэньгэ за плечи, повернула ее лицом к зеркалу. – Хм? Я права?

Вэньгэ внимательно рассматривала свое отражение, как будто это была не она, как будто это был кто-то другой. Цзян Цин улыбнулась, вспоминая, что почувствовала, когда впервые увидела себя в костюме: мысленное переключение, которое позволило избавиться от привычек и принять образ персонажа, который выглядел именно так.

– Я себя не узнаю, – сказала Вэньгэ.

– Я тебя узнаю. Ты армейский капитан. Тело и голос Китая.

Они репетировали в костюме до конца дня, пока у Вэньгэ не получилось, то есть пока она не перестала ошибаться, пытаясь играть мужчину, и вместо этого научилась забывать, что она женщина.

В тот вечер Вэньгэ впервые призналась в комнате Цзян Цин, что она устала.

– Сегодня – да, – сказала она. – Сегодня я это чувствую.

Они сидели бок о бок, лицом к окну. Между креслами на столике остывал отвар лотоса. Цзян Цин смахнула поднимающийся пар. Потянулась и поправила сбившееся на одну сторону одеяло Вэньгэ. Пальцами проверила тепло чашек. Решив, что они остыли достаточно, она передала одну чашку Вэньгэ.

– Ты случайно не знаешь историю Мэн Лицзюнь? – спросила она.

Вэньгэ покачала головой.

Цзян Цин отхлебнула немного чая и подержала его во рту, пробуя на вкус, а затем проглотила.

– Когда я смотрела на тебя сегодня, я вспомнила актрису, которая мне нравилась, когда я жила в Шанхае. Я ходила в один театр, где работала эта актриса. Во всем Шанхае она лучше всех играла Мэн Лицзюнь.

Цзян Цин сделала паузу. В голове ее пронеслись воспоминания о том, как она сидела среди буржуазных матрон и их дочерей в Большом китайском театре на Фучжоу-роуд, где они в почти невыносимом волнении смотрели, как поднимается красный занавес, и видели Сяо Даньгуй, воплощающую их идеал мужчины.

– Актрису звали Сяо Даньгуй. Ее особенностью было то, что она не пыталась копировать стиль других мужчин, чтобы убедить нас в том, что она мужчина. Ее слова, ее порывы, ее действия просто говорили нам, что