Сестры Мао - Гэвин Маккри

Цзян Цин погладила девушку по шее и плечам. Упоминание о Мао явно ее ошеломило.

– Вот девочка, – сказала Цзян Цин. – Ешь.

Вэньгэ потребовалась целая минута, чтобы доесть яйцо. Как только она это сделала, Цзян Цин забрала у нее скорлупу, кинула ее в недопитый чай и отнесла чашку к окну. Снаружи вся труппа танцоров, мужчины и женщины, бегали по кругу во дворе. В центре, рядом с «Волгами», стояло несколько автобусов, которые должны были доставить их на репетицию в Большой зал. Цзян Цин открыла окно и вылила недопитый чай со скорлупой.

– Ты хочешь стать лучшей, Вэньгэ? – спросила она, отойдя от окна.

– Я… я… я не знаю, тетушка Цзян.

Цзян Цин прикрутила чашку обратно к термосу и передала его Вэньгэ. Вэньгэ взяла термос обеими руками, как драгоценную реликвию.

– Это частный разговор, строго между нами. Ты не должна скромничать. Хочешь быть лучшей?

– Эм-м…

– Глупышка, ты мне доверяешь?

– Да, тетушка Цзян. Я люблю вас.

Цзян Цин достала из ящика Вэньгэ наряд для репетиций и бросила его танцовщице на колени. Не дожидаясь приказа, Вэньгэ начала переодеваться.

– Тогда ты должна верить мне, когда я говорю тебе, что ты необыкновенный человек и заслуживаешь этого повышения.

Вэньгэ молчала, засунув одну ногу в шорты.

– Ты меня слышала, – сказала Цзян Цин.

Вэньгэ отвернулась, чтобы надеть лифчик.

– Когда кто-то назначает тебя на высокую должность, – сказала Цзян Цин, – этот кто-то берет на себя ответственность за твои действия. Ты не должна меня подвести.

– Никогда, тетушка Цзян.

– Тогда ты должна следовать моему примеру и делать все, что я говорю.

Вэньгэ натянула майку:

– Все. Я понимаю.

Цзян Цин взяла с крючка сумку Вэньгэ и стала складывать в нее личные вещи: танцевальные туфли, длинные брюки, пальто, расческу, кусок мыла.

Вэньгэ сунула термос под мышку и протянула руку за своей уже собранной сумкой.

Цзян Цин жестом показала, что отнесет ее сама.

Она вышла из комнаты, и Вэньгэ последовала за ней.

У двери она задержалась:

– Ты понимаешь, что с тобой происходит, Вэньгэ?

Вэньгэ кивнула, но выглядела озадаченно.

Цзян Цин притянула ее к своей груди и крепко прижала. Между ними оказались зажаты обхватывавшие термос детские руки.

– Из тебя выйдет отличный армейский капитан, – сказала Цзян Цин.

Она разжала объятия, но продолжала держать девушку за плечи.

Вэньгэ свела брови. Она была обеспокоена.

– Ты должна радоваться, – сказала Цзян Цин.

– Я, тетушка Цзян… Но, но почему я?

Цзян Цин шлепнула Вэньгэ по голове:

– Во время Революции люди не выбирают работу. Работа выбирает людей. Это называется повиноваться организации.

Цзян Цин наблюдала, как Вэньгэ старалась не подносить руку к тому месту, куда ее ударили, и из-за всех сил пыталась сделать так, чтобы на глазах у нее не выступили слезы, а вместо этого – вызвать сиятельный образ женщин-солдат из «Красного женского отряда».

Хорошая девочка.

* * *

На изучение роли армейского капитана Вэньгэ было отведено пять дней. Ее поселили в примыкающей к отдельным апартаментам Цзян Цин комнате и лишили всяких контактов с остальными членами труппы. Каждое утро в пять часов Цзян Цин собственноручно будила ее, окунала в лед, чтобы обострить ее умственные способности, и отправляла в сад на пробежку. На завтрак, помимо обычной рисовой каши и маринованной репы, ей полагались яйца, соевое молоко и суп вонтон[37]. После этого ее отводили в секретное помещение на территории штаба Центрального гарнизонного корпуса, к востоку от озера, где до полудня ее обучали мужским балетным па. В обед ей подавали дополнительную миску риса и требовали, чтобы она съела ее целиком. На полуденный сон отводилось на полчаса больше обычного, и от нее требовали, чтобы она использовала его по назначению. Это было связано с тем, что после обеда вместо привычных трех у нее было пять часов репетиций, а после ужина, когда обычно ее отпускали на учебу, два часа она занималась строевым шагом, стрельбой из винтовки и боевыми искусствами: для такого напряженного режима ей нужно было хорошо питаться и отдыхать. Цзян Цин приспособила эти тренировки к идеалу Лэй Фэна[38]: «взобраться на гору ножей и пересечь моря пламени, растереть тело в порошок, а кости раздробить в прах». Вэньгэ беспрекословно подчинялась. В конце дня ее наградой была полная ванна горячей воды, к которой прилагался дополнительный кусок мыла. Мыло было жасминовым, и Цзян Цин настояла, чтобы перед сном Вэньгэ приходила к ней в комнату, благоухая этим ароматом.

– Присаживайся в большое кресло, – говорила Цзян Цин, и после долгих уговоров Вэньгэ соглашалась.

– Ты устала? – спрашивала Цзян Цин.

– Не очень, – лгала Вэньгэ.

– Чушь, – отвечала Цзян Цин, – ты танцуешь уже десять часов.

Она приказывала принести таз с теплой соленой водой, сама становилась на колени перед Вэньгэ и опускала ее ноги в таз. Пока ступни Вэньгэ отмокали, она натирала ей тигровым бальзамом бедра и икры. Затем она накрывала свои бедра полотенцем и клала на него мокрые ноги Вэньгэ. Она их тщательно вытирала, обрезала сломанные ногти, накладывала повязки на пальцы и смачивала кожу розовой водой.

– Моя дорогая Вэньгэ, – говорила Цзян Цин, пытаясь успокоить ее, – неужели ты думаешь, что я считаю себя выше этого?

По окончании процедуры она надевала на ноги Вэньгэ свежие носки и пододвигала переносной радиатор, чтобы прогнать холод. Потом они обе сидели, положив ноги на табуреты, пили отвар лотоса и смотрели запрещенные фильмы о балете: Фонтейн, Уланову, Плисецкую, Алонсо, Киркланд, Нуреева, Барышникова.

Когда фильм заканчивался и они исчерпывали свои критические замечания по поводу состояния балета в современном мире, Цзян Цин заказывала второй чайник, что служило сигналом, что настала очередь критиковать Вэньгэ.

– Я боюсь, – говорила Цзян Цин, – что мне не хватает командирского голоса. Я вижу, что мои указания не всегда до тебя доходят. Я хочу разжечь тебя, вызвать необходимую бурю, но в то же время боюсь подавить тебя, отчего в результате дохожу до полумер. Это моя ошибка. Совершая ее, я отстаю от уровня Сунь Шань. Я могу только надеяться, что слова, сказанные здесь, наедине, принесут успех там, где мои прежние повеления оказались бесполезны.

Ожидалось, что талантливыми будут все танцоры Центрального балета. Неписаным стандартом был «талант на восемь доу»[39]. В случае Вэньгэ, как ни странно, талант сопровождался высокой способностью к концентрации и спокойным самообладанием. Она развила в себе чувство достоинства и ответственности и не проявляла темперамент. В любое время она была серьезна, собрана и полностью поглощена работой. В своей технике она успешно разбивала и покоряла иностранные условности. Она