Сын весталки - Ольга Александровна Шульчева-Джарман

— Это сирийцы. Не волнуйтесь, тетя Эммелия, я сейчас расспрошу, что им надо.

— Как их только рабы-привратники пропустили, интересно? — заметил задумчиво Навкратий.

— С такими хозяевами — что уж от рабов ожидать! — в сердцах прорекла Эммелия. — Лентяи! Макрина на вас трудится, а вы живете в свое удовольствие — что первый, что второй, что третий!

— Макрине Ватрахион помогает, мама, — сказал Рира, целуя разгневанную Геру.

— От нее он только и может чему-то полезному научиться! — оттолкнула Гера-Эммелия несчастного Риру, как малютку Гермеса.

— Да, бриться она его тоже научит, как только время придет, — заметил Василий не без сарказма.

— Что у меня за дети! — вздохнула несчастная вдова.

— Усынови Кесария, мама? — предложил Рира. — Он бы тебя радовал ежечасно.

— С удовольствием! — ответила ему Эммелия, сделав такое движение, словно хотела дать сыну подзатыльник, но сдержала руку на полпути.

— Вот он идет, скорый на ногу и язык Гермес-истолкователь! — сказал Крат. — Ну, что скажешь, Кесарий?

— Это действительно сирийцы, — невозмутимо ответил Кесарий.

— О, сирийцы! — обрадовался Рира.

— Они пришли к Василию, — еще более хладнокровно продолжил архиатр.

— Василий!.. — загремела Гера-Эммелия.

— Я не звал их! — немного испуганно ответил ей старший сын.

— Звал, не звал, а вот они, пожалуйста! — сурово указал Рира на лохматых и бородатых смуглых людей, рассаживающихся на траве. — Они обрели в тебе Моисея и теперь разбивают стан. Жить будут здесь, прямо в нашем саду.

— Замолчи, Рира, — устало сказала Эммелия. — Кесарий, дитя мое, ты поговорил с ними? Чего они хотят?

— Они хотят видеть Василия. Они пришли для этого из самой Эдессы. Старшего — вот того, который атлетического сложения, — зовут мар Йоханнан. Он хочет держать к тебе слово, Василий. Ты позволишь?

Пресвитер, закусив губы, кивнул, потом какая-то догадка пришла к нему в голову, и он спросил:

— Они разве знают по-гречески?

— Нет. Но я буду переводить, — успокоил его Кесарий. — Ну что, велишь им начинать?

— Да, — ответила за Василия Эммелия. — Пусть все это побыстрее закончится! Святые мученики! Кого у нас только не было! Правда, я думала, что хуже ариан из Лидии никого уже не будет… но вот это…

Сирийцы, улыбаясь, несколько раз все вместе и порознь поклонились в ее сторону.

— Бедные! — сказала подошедшая Нонна. — Они так и шли пешком из самой Эдессы, Александр? Где Абсалом? Мирьям, позови Абсалома! Пусть поговорит на родном языке!

Мирьям стояла тут же, сияя от счастья.

— Из Эдессы? Я тоже из Эдессы! О, госпожа Нонна, позвольте и мне с ними поговорить — может быть, они расскажут мне о моем дяде Йоханнане — жив он или уже нет…

— Йоханнан? Их предводителя же так зовут! Это не твой ли дядя, Мирьям? — приветливо спросила Нонна.

— Насколько я понимаю, их через одного зовут Йоханнанами, — сумрачно заметил Рира.

Мирьям, несмотря на то что мар Йоханнан не оказался ее дядей, повторяла плача от счастья:

— Где же Салом? Он совсем, совсем разучился говорить по-сирийски!

— Ничего подобного, Мирьям, мы с ним сегодня по-сирийски уже говорили, — утешил ее Кесарий и направился к старшему сирийцу. После того как они обменялись несколькими словами, вся пестрая толпа загалдела:

— Шлама! Шлама алейкун![161]

— Это они так здороваются, — важно пояснил Рира Келено и Феозве, усаживающимся на принесенных рабами табуретах, как в театре — поближе к сцене. — Сейчас Кесарий будет с ними по-сирийски говорить.

— А Спаситель с учениками тоже по-сирийски говорил, правда, Григорий? — спросила Феозва, затаив дыхание.

— Да, его еще арамейским называют… — ответил Рира. — Господь наш взял себе все самое худшее…

— Григорий, а ты и арамейский знаешь? — восторженно спросила его молодая супруга.

— Немного, — слегка зардевшись, соврал Рира.

— Мир тебе, о великий светильник Церкви! — начал переводить Кесарий речь старца Йоханнана.

— И тебе мир, — ответил Василий, вставая.

Эти слова, после того как были переведены Кесарием, вызвали сильное оживление среди сирийцев, и они начали вразнобой кланяться в сторону Василия. Когда поклоны стали заканчиваться, то Рира тоже встал и поклонился. Среди сирийцев прокатилась новая волна оживления и поклонов.

Тем временем Мирьям успела подать Эммелии ароматической воды, «чтобы госпоже не стало дурно».

— До наших краев дошла весть о твоем благочестии, твоих постах, твоих молитвенных бдениях и многих трудах по созиданию церкви, — продолжал переводить Кесарий с совершенно бесстрастным лицом и добавил: — Ты не хочешь подойти к нам поближе, а, Василий?

Василий заколебался.

— Какие они все-таки милые, простые люди! — заметила Эммелия, обращаясь к Нонне. — Надо приказать рабам, чтобы баню истопили… и пусть бы они заодно свою дорожную одежду постирали… хотела бы я знать, есть ли у них с собой перемена одежды, или нет?

— Ядайка кашишин к-напатэ б-леля![162] — изрек мар Йоханнан.

— …твой голос, разносящийся по вселенной, подобен рыканию царственного льва, а руки твои, простертые в молитвах — как столп огненный…

— А ноги — как халколиван, — добавил Рира. — Василий, мне темно, я свой кубок не вижу, посвети!

Феозва и Келено прыснули, закутавшись в покрывала. Василий кинул на ритора яростный взгляд.

— О, горе мне, человеку с нечистыми устами! Кого ежедневно видели глаза мои! Дивен и чуден ты, брат мой! — продолжал Рира к пущему веселью жены и сестры.

— Кесарий, нельзя ли сказать мар Йоханнану, чтобы он поскорее переходил к делу? — сказал Василий.

— Нет, было бы очень невежливо его перебивать. Это только пока еще вступление, — ответил Кесарий.

— Тогда… тогда не надо все это так подробно переводить, — почти попросил Василий.

Кесарий сделал вид, что не расслышал.

Тем временем Хрисаф разыскал и привел Абсалома. Хрисаф сел подле Крата, а Абсалом как-то сразу слился с толпой сирийцев, благочестиво слушающих своего предводителя.

— О, кормчий и парус церкви! О, крылья большого орла, данные ей! — продолжал переводить безжалостный Кесарий. — Мы услышали, что не все разделяют твое рвение к единству в никейской вере, и долго рыдали, наложив на себя пост и одевшись во вретище. А потом мы решили посетить тебя, чтобы укрепить дух твой!

— Дух, и верно, от них весьма крепкий, — заметил Навкратий.

— Александр, дитя мое, — сказала Нонна, — спроси их, пожалуйста, не желают ли они с дороги в баню.

— Василий, ответь им что-нибудь приветливое и предложи им баню! — потребовала Эммелия.

— Подойди же к нам поближе, Василий, не смущайся! — повторил Кесарий, делая пригласительный жест.

Василий медленно, шагом человека, идущего на казнь, приблизился к мар Йоханнану и проговорил:

— Мир тебе, отче!

Огромный, отдаленно похожий на Навкратия, сириец зашевелил густыми бровями, издал ликующее восклицание и,