Сын весталки - Ольга Александровна Шульчева-Джарман

— Уж скорее тогда, полуночной, — проговорила Нонна. — Феосевия очень на Макрину похожа, умная девочка… бойкая….

— Келенион, не скучай, я скоро вернусь, и мы тоже пойдем молиться! Только Феозву разыщу! — сказал Рира. — Кесарий, пошли, посмотрим, как Василий среди сирийцев сидит! Он с ними в баню ходил, так что, все-таки, есть от их прихода польза. А Салом там за переводчика, очень уважаемый человек среди сирийцев! Они его уже зовут «мар Абсалом», сам слышал!

Говоря это, Рира вытащил Кесария наружу.

Они с архиатром Нового Рима пошли по ночному саду, напоенному ароматами магнолий. Издалека было слышно пение на странный, непохожий на эллинский лад — пели сирийцы.

— Спасибо, что выручил меня с письмом, — шепотом проговорил Рира. — А гладиаторов я тебе простил, не беспокойся. «Со мной так часто в миги последние, Кесарий, первый среди друзей моих…»!

— Зачем ты подложное письмо написал от моего имени Василию, что я в епископы хочу? А, вомолох? — спросил Кесарий. — Жаль, что мы тебя не бросили в пруд, жаль.

— Поживешь с ним, — Рира кивнул во тьму сада, где среди сирийцев сидел его старший брат, — так и не одно подложное письмо с тоски напишешь… поскорее бы Макрина возвращалась! — вздохнул ритор.

— Она в Армении?

— Да, по делам… в имении нашем. Собирает кесарский налог. Петра с собой взяла. Воспитывает.

— Мне, как и тете Эммелии, весьма любопытно, почему именно Макрина, а не вы с Кратом собираете налог? — вдруг спросил Кесарий. Рира испугался его неожиданно строгого тона и ответил, как школьник учителю:

— Она сама отказалась от моей помощи! Я предлагал! Честно!

Кесарий вздохнул.

— Я бы тоже отказался от твоей помощи. Честно. Напишешь от моего имени еще одно такое письмо, где я соглашаюсь быть епископом Нисским, пеняй на себя!

— Горы, падите на меня! — воздел руки Рира. — Посмотри-ка, — вдруг повеселев, показал он в темноту, — а Василий наш в обнимку с мар Йоханнаном сидит! Вернее, это Йоханнан его обнимает.

— Ну, после бани это не так уж страшно, — заметил Кесарий. — Хочешь к ним пойти?

— Нет уж, хватит на сегодня. А вон и твой Салом рядышком сидит, переводит! И Феозва рядом с ним, уже по-сирийски лопочет! Эх, хорошо им там всем, даже зависть берет! Жаль, что я сирийского не знаю, — с некоторым разочарованием проговорил Рира. — А ты так здорово по-сирийски болтаешь — как у тебя только язык цел остается?

— Брось ты, Рира, глупости говорить! — слегка раздраженно ответил Кесарий. — Почему это у меня должно что-то произойти с языком?

— А ты ведь и латинский хорошо знаешь, да? — с плохо скрываемым восхищением спросил ритор. — У меня он всегда плохо шел, но я стараюсь.

— Да, уделяй ему больше времени, раз ты выступаешь в судах. В делах государственных без него — никуда. Все законы и судопроизводство в империи — на нем.

— Да уж знаю… потому и учу… но как-то не дается он мне, — вздохнул Рира. — А еще какой язык ты знаешь? Египетский? Да? Или как он называется, язык, на котором египтяне разговаривают? Коптский?

— Немного знаю коптский, — улыбнулся архиатр. — У меня друг, Мина, египтянин. В Александрии живет. Помнишь, я говорил — мы вместе медицине учились? Давно не виделись, переписываемся. Он и учил меня коптскому.

— И иероглифы знаешь? — восторженно проговорил Рира. — Научи меня!

— Да я знаю два или три всего… мы на греческом переписываемся, — ответил Кесарий честно. — А по-сирийски читать и писать не могу. Салом умеет, кстати — сам выучился… Он очень талантливый. Когда мы с учителем Картерием в детстве занимались, он лучше нас с Григой урок отвечал. А потом в училище Неокесарийском часто подсказывал. Там такая щель в стене у нас была тайная, если к ней поближе встать, то слышно, что подсказчик говорит. А учитель не слышит.

— Знаю, знаю эту щель, сам сколько раз Крата выручал! — солидно произнес Рира. Они засмеялись.

— Я бы хотел в Александрию поехать, — мечтательно сказал Рира. — Родина Оригена… повезло вам с Григой, учились в таких знаменитых местах… А Салом правда на гиппиатра при храме Сараписа учился? Он же с вами в Александрии был.

— Да, ваш отец, Василий-ритор, устроил это. Не знаю, как он нашего батюшку заболтал, чтобы тот Салома со мной в услужение отпустил… Хороши были те годы в Александрии! — произнес Кесарий и вздохнул.

— Я бы хотел в Александрию поехать, — мечтательно сказал Рира. — Родина Оригена… А там правда до сих пор трупы людей вскрывают?

— Нет, что ты, — ответил Кесарий. — Давно уже перестали. Скелеты с тех пор остались, нам давали по ним заниматься. А так вскрывают обезьян, нечасто, правда. Как правило, свиней или коз. Впрочем, очень много знаний по анатомии приходит от работы с ранеными гладиаторами или цирковыми охотниками.

Они сели на мраморную скамью и молчали, а из темноты, озаренной факелами, доносилось пение сирийцев.

О, если не Бог Он — кому поклонились волхвы,

И если не Сын Он Мариин — кто был в пеленах?

О, если не Бог Он — кто в бурю ходил по воде,

И если не Сын Он Мариин — кто в лодке уснул?

О, если не Бог Он — то кто Он, целивший больных,

И если не Сын Он Мариин — кто руки на них возлагал?

Кесарий перестал переводить и снова замолчал, потом сказал:

— Поехали после войны со мной в Новый Рим, Рира? Будешь мне помогать…

— Медициной заниматься? Гладиаторов оперировать? — задумчиво проговорил Рира, потом ответил со вздохом: — Нет… Мне и фистул в моем иатрейоне с лихвой хватит.

Словно что-то вспомнив, он спросил:

— Послушай, Кесарий, а как лечат нарывы на женских грудях? Меня тут на днях спросили, я что-то ответил, велел прийти через неделю — думал, в книжках посмотрю.

— У кого-то из твоих домашних?

— Нет, — отрицательно покачал головой Рира. — Так… Дальние знакомые знакомых.

— Смотря какой нарыв.

— Такой вот… знаешь, нехорошего вида… гнойный с кровью, через кожу просвечивает.

— Сначала глину приложить надо. Он может вскрыться, выйдет много гноя и крови, но этого не надо пугаться. Если же нет, то я напишу тебе состав катаплазмы… завтра, хорошо?

— Спасибо, — искренне ответил Рира.

— Это не у Келено? — с подозрением спросил Кесарий.

— Нет, слава Богу, не у нее. Я бы тебе ее показал, ты что. Я же не из чокнутых христиан — жену бояться врачам показывать.

Рира помолчал, потом спросил:

— Скажи мне честно, ты меня презираешь?

— Нет, — ответил Кесарий. — За