Восьмерки - Джоанна Миллер

— Марианны. А вот Беатрис не повезло: ее соседка с одной стороны — сурового вида преподавательница истории. Она ходит на костылях, и дверь у нее то и дело открывается и хлопает. К счастью, преподавательница, мисс Бейзли, похоже, там не ночует, а со студентками держится так, будто их нет. По другую сторону от комнаты Отто находится уборная, а рядом с ней — выложенная красной плиткой кладовка, которой заведует служительница Мод.

— Вы читали правила? Вот уж не ожидала таких строгостей, — говорит неопрятного вида девушка, сидящая напротив Доры. У нее курносый нос, а мятая мантия выглядит так, будто мала ей на два размера. — Патриция Клаф, современные языки, — по-армейски представляется она.

И Доре кажется, что она вот-вот отдаст честь.

— Я собиралась поступать на классическую литературу, но брат сказал, что античная классика — это ужасно сложно для девушки, — продолжает Патриция. А затем добавляет тише: — Я думала, разные курсы будут как-то пересекаться между собой, но у второкурсниц и третьекурсниц такой надменный вид, согласитесь? Они явно не желают сидеть вместе с нами.

— Наверняка им хочется наговориться друг с другом после летних каникул, — предполагает Дора, не сводя взгляда с верхней губы Патриции: она покрыта мелким пушком и слегка подергивается, когда девушка потягивает суп из ложки.

— Могу поспорить, они думают, что нам все далось легко. Ну, знаете, нас ведь сразу приняли, — говорит Патриция.

Беатрис кивает в знак согласия.

— Я их не виню. Им пришлось доказывать, что они способны учиться на равных с мужчинами. А теперь они стали студентками как бы между прочим, а вся слава досталась нам.

— Строить колледжи практически без денег, на лекциях ютиться на задних рядах, будто прокаженные. Вот уж весело, должно быть, — добавляет Отто.

Дора замечает, что Беатрис проливает суп на грудь, но лишь слегка промокает пятно салфеткой, оставаясь совершенно невозмутимой.

— Я слышала, кое-кому из них досталось на орехи за то, что они продолжали учиться в университете во время войны, — говорит Патриция.

— Вот как? Почему же? — спрашивает Дора.

— Когда парни отправились воевать во Францию, девушки почти все остались здесь. Учились как ни в чем не бывало, раскатывали по Оксфорду на велосипедах. Целыми толпами, — с удовольствием, смакуя, добавляет Патриция: этот разговор ей куда более по вкусу, чем жидкий луковый суп.

— Ну зачем же так упрощать? — Отто бросает ложку в тарелку с таким грохотом, что несколько студенток за соседним столом оборачиваются.

— Что вы хотите этим сказать? — спрашивает Патриция, и ее пушистая верхняя губа подрагивает.

— Хочу сказать, что глупо вот так с ходу судить о том, кто чем занимался во время войны, вам не кажется? — поворачивается к ней Отто. — Вы были в Оксфорде в это время, мисс…

— Клаф. Патриция. Нет, не была, но…

— Так откуда же вам знать, что делали все эти девушки?

— Я… я просто пересказываю то, что слышала.

Патриция оглядывается на остальных в поисках поддержки, но никто не хочет за нее вступиться в их первый вечер.

Дора находит себе занятие: начинает собирать пустые тарелки.

— Я была здесь во время войны, — говорит Отто, — и видела студенток Сомервиля с окровавленными руками: они собирали лен для обтяжки самолетных крыльев. Перчатки, которые им выдавали, через три дня превращались в лохмотья.

— Я…

— Я видела, как студентки помогали бельгийским беженцам учить английский и искать жилье. Видела женщин, которые собирали на каникулах фрукты, и тех, что в свободное время работали переводчицами. Видела, как студентки читали книги солдатам в госпитале, ставили для них спектакли, копали грядки под овощи в Порт-Мидоу, устраивали чаепития, чтобы собрать средства для сирот. Судя по всему, что мне известно, те девушки, что оставались здесь, были изобретательны, трудолюбивы и неутомимы.

— Ох, я не имела в виду…

— Замечательно сказал об этом Бертран Рассел, — продолжает Отто. — «Очень жаль, что сплетники целиком поглощены скрытыми пороками людей, тогда как следовало бы обращать внимание на их скрытые достоинства». — Она наклоняется вперед так, что ее бусы стукают о край стола. — Вы согласны, Патриция?

И, повернувшись к Беатрис, Отто меняет тему разговора. Патриция какое-то время сидит со смущенным видом, а потом пытается разгладить многочисленные складки на своей мятой мантии. По ее шее из-под воротника расплывается красное как мак пятно. Дора, почему-то изначально отнесшая Отто к числу таких же сплетниц, понимает, что никогда больше не станет недооценивать свою новую соседку.

* * *

Когда приносят новые блюда — жидкое кроличье рагу и хлебный пудинг, — кто-то трогает Марианну за руку.

— А вы, мисс Грей?

Марианна поднимает глаза и видит лицо, обращенное к ней с явным ожиданием.

— Я спросила, почему вы решили поступить в Сент-Хью? — поясняет Патриция Клаф, очевидно не стушевавшаяся после стычки с Отто. Марианна медлит с ответом, и Патриция продолжает: — Я выбрала его из-за мисс Журден. Она большой талант в современной лингвистике. И, что самое интересное, она видит привидения.

— Привидения? — вежливо переспрашивает Марианна. — Надо же.

Марианна знает, что их директор тоже дочь священника, правда, она одна из десяти детей. Марианна же — единственный ребенок, невольно убивший свою мать при рождении. Когда растешь возле церковного кладбища, волей-неволей ощущаешь присутствие умерших, она сама может это подтвердить.

— Мисс Журден — спиритуалистка. Всегда ходит в черном. В Оксфорде многие женщины экспериментируют с такими вещами, занимаются медитацией и прочим подобным. Общаются с божественной сущностью… — Патриция, судя по всему, не только осведомлена об интересных подробностях жизни колледжа — ей еще и не терпится поделиться ими.

— Мама говорит, она следит за всеми, как ястреб, а ночами бродит и проверяет, все ли в порядке, — говорит Беатрис, жуя кусочек хлеба. — Именно для этого она потребовала при строительстве колледжа разбить помещения на коридоры, а не на этажи — так удобнее следить за студентками. Во время войны она работала переводчицей и не раз устраивала облавы на немецких шпионов. В общем, ей лучше не перечить.

Марианна бросает взгляд на преподавательский стол. Мисс Журден, сидящая среди менее элегантных коллег, одета в черное платье с кружевным воротником, поверх темной ткани блестит рубиновый кулон; густые, пшеничного цвета волосы уложены в узел на затылке. Ее скорее можно принять за какую-нибудь модистку, чем за человека, наделенного способностью общаться с загробным миром. Директор поднимает глаза от своих записей и встречается взглядом с Марианной. Фиалковые глаза этой немолодой женщины вызывают какое-то неуютное чувство. Они смотрят друг на друга долю секунды, а затем мисс Журден стучит ложкой по стакану с водой, и в комнате становится тихо. Она встает и, откашлявшись, начинает:

— В этом триместре в университете будут учиться более