Та, которая свистит - Антония Сьюзен Байетт

деревню – приземистые, крепкие, один разгорающийся, другой затухающий. Направлялись они к Маргарет Годден, директрисе фрейгартской школы, которая спустя какое-то время представила Фредерике свой профессиональный диагноз в отношении Лео. Возвращался он вприпрыжку. И затем они с дедом закрылись в кабинете Билла. Она расслышала голос сына, он произносил простейшие звуки. «Змей (й)ест (й)яблоко». «Женщина и мужч(щ)ина» сидят под «де-ре(и) – вом». На дереве змей. На дереве яблоко.

В вашем случае, сообщила мисс Годден, начинать надо со звуков. Серьезной дислексии у вашего сына нет: он просто не соотносит написанное и произнесенное, но память фиксирует буквы и формы как следует. Мальчика нужно научить анализировать звучание букв, ведь, похоже, его учили читать «методом целых слов». Ему нужны – как и многим из нас – жесткие структуры мышления, в которые он мог бы встраивать собственные открытия и придумки. Большинству из нас для этого достаточно знания алфавита, пусть бездумного, и возможных способов звучания букв. Так, всем нам помогает знание таблицы умножения, ее зубрежка – как визуально, так и на слух. Не стоит ожидать, подобно многим нынешним учителям, что дети сами откроют для себя умножение и деление или составят свой собственный уникальный алфавит. Зубрежка – это не род пытки, не подавление чего бы то ни было. Это инструмент. А еще она может быть в удовольствие. А в случае с таким ребенком, как ваш сын, у которого память устроена на свой лад, она даже необходимость. И не нужно превращать средство в цель. Алфавит учат не для того, чтобы просто его знать, а для того, чтобы им пользоваться. Но от знаний человек получает удовольствие. Как от перспективы в живописи, как от умения держаться в воде на плаву.

Мисс Годден – высокая, с пышной, похожей на белую шерсть, шевелюрой. На ней было прямое длинное платье из шерсти хвойного цвета. Лицо вместе и строгое, и доброе. Она принесла коробку с карточками для чтения, которые собственноручно сделала для таких детей, как Лео: на них были не только мамы и рамы, дома и машины, но много любопытных слов, рифм и рассказов о приключениях. Были на них и звуковые игры. «Грус(т)но сверс(т)никам на пас(т)бище». Коробку она оставила Биллу. И вот дед и внук закрылись в кабинете и вместе скандировали. Потом Фредерика услышала, как на лестнице Лео напевает. «Для маленького мишки мамаша шьет штанишки. Так спешила, что не дошила».

Билл сообщил Фредерике, что Лео делает колоссальные успехи. Все у него в голове начало сходиться. Фредерика разрыдалась.

– Ты что? Маргарет Годден говорит, что он справится. Научится. Наверстает.

– Через полторы недели мы возвращаемся в Лондон. И он опять пойдет в эту свою школу.

– А не хочешь ненадолго оставить его здесь? – предложил Билл. – Во фрейгартской школе ему понравится. Ему подойдет. А еще здесь Уилл и Мэри…

– Не могу.

– Подумай. Не навсегда же. На семестр, но как все поменяется! В его возрасте мальчишки уезжают учиться в интернатах.

Фредерика рыдала так, словно сама была ребенком, которому предстоит разлука с родителями. Билл неловко положил руку ей на трясущееся плечо:

– Ты мой ребенок. О тебе я тоже беспокоюсь. Поступай, как считаешь нужным.

– А что мне считать нужным? – с отчаянием спросила Фредерика.

Лео вошел и уставился на нее. Его мать никогда не плакала. Он расправил плечи и вопросительно посмотрел на Билла:

– Что случилось?

– Да ничего. Правда. Я тут с ней сам. А ты беги по своим делам. Я тебя не прогоняю, но все нормально. Я с ней сам.

Они обменялись проницательным, оценивающим взглядом. Лео ушел. Фредерика вытерла глаза и шмыгнула носом.

– Смышленый парнишка, – сказал Билл. – Все быстро схватывает. И мудр не по годам.

– Не от хорошей жизни.

– Ну вот опять. Не плачь ты. Разберемся.

Вернулся, проведя Рождество с родителями в Уэлин-Гарден-Сити, Джон Оттокар. Пол-Заг не поехал, остался со Слышащими. Радостно выкрикивая: «Джон О, Джон О, Джон О вернулся!» – Лео встретил гостя у дверей и прыгнул к нему в объятия. Билл и Уинифред приняли гостя радушно. Агаты и Саскии не было: Агата собралась к коллегам в университетский городок. После чая Билл забрал Лео на упражнения по чтению.

– Я читаю материалы, которые дедушка и мисс Годден сделали специально для меня… – рассказал Лео Джону. – А началось все со сказки Агаты. Ее напечатали. Я тебе покажу, я ее читаю…

– Так и светится от радости, – сказал Джон Фредерике, когда они остались одни.

Он обнял ее и поцеловал в макушку. Коснулся спины. От удовольствия по телу пробежала дрожь.

– А ты? Как провела Рождество?

Фредерика ответила, что получилось как-то странно. Рассказала многое, но не все, поделилась мыслями об их странных неполных семьях, матерях-одиночках, бабушках, дедушках и внуках, одиноком Дэниеле. Сдержанно посмеялась над Иосифом и ребенком, который был не от него, ангелами, волом и ослом. Рассказала об удивительном союзе мисс Годден, Билла Поттера и Лео с их специальной программой обучения чтению. О Стефани говорить не стала. Да, а еще Билл предложил – всерьез ли? – оставить Лео у них на семестр. Смысл, кажется, в этом есть. Но соглашаться ли, она не знает. В конце концов, за странную жизнь своего сына ответственна только она. Смышленые пальцы Джона Оттокара массировали ей затылок, благодарно наливавшийся колючим теплом. Спросила, как прошло Рождество у Джона.

Да так себе. Он был там только родным для галочки. Родители волновались за Пола. Боялись, что он стал наркоманом. Про то, какую жизнь он избрал, ничего не знали.

– Я же был только отсветом его отсутствия. Как и всегда. Был с ними и не был. Ведь я был только я. А один сын для них – это полсына.

– Нет, правда?

– Правда-правда.

И он снова заговорил об успехах Лео. Его ум – это лабиринт зеркал, сказала Фредерика, он как будто где-то научился письму наоборот. Ему, продолжала она, будет здесь хорошо. А Лондон не для него, не для таких эмоционально неустойчивых детей. Сейчас она за эту мысль ухватилась, и все остальное отошло на второй план.

– Что же, все, похоже, идет к тому, что нам надо пожениться, – заметил Джон. – Ты найдешь тут работу – например, в университете. Лео будет ходить в школу. И заживем как настоящая семья: мужчина, женщина, ребенок – хотя бы один сын, – добавил он, улыбнувшись робко, нервно и бесцветно.

– А про меня ты подумал? – ощетинилась Фредерика.

– Милая, ну сама посуди. Ты сама сказала, что не хочешь, чтобы он жил в