Благовест - Алиса Клима

– Это лишь стечение обстоятельств…

– Верочка, ГПУ таких сантиментов не ведает.

Вера сникла. Как же все так поворачивалось? Почему все было опасно, несправедливо, зыбко? Все всегда работало против них.

– Что же делать?

Ларионов о чем-то размышлял и колебался.

– Иди позавтракай, – вдруг сказал он. – Кузьмич натопил баню – тебе надо смыть груз вчерашнего дня. Я тоже после напарюсь. А потом обсужу с тобой один серьезный план. Тянуть далее опасно…

Вера почувствовала необъяснимый холодок в груди.

– Хорошо, – смиренно сказала она. – А что с Рябовой?

Ларионов помолчал:

– Мы вызовем ее на разговор и решим. Она, конечно, плохо поступала… Но, думаю, Грязлов ее сильно запугал.

– Да, – протянула Вера, – он ее запугал… И все же…

Она посомневалась, но потом словно пробудилась от мыслей.

– Еще одно! Я смогу поехать в Сухой овраг к друзьям?

Ларионов поднялся с кровати и посмотрел на нее сверху вниз, заправив руки в карманы галифе.

– Думаешь, ты уже достаточно оправилась?

– Могу хоть сейчас поехать! – Вера соскочила с кровати.

Он оглядел ее в своей рубашке.

– Простите, – сконфузилась Вера, – но вся моя одежда в бараке.

– Не смущайся, – сказал он, но глаза его подернулись знакомой пеленой. – Ступай завтракать, а Федосья принесет одежду. Я иду в администрацию – буду там. У нас куча дел с криминалистом. Если буду нужен, присылай Федосью. Либо иди прямиком после завтрака в баню. И захвати в качестве банщика Польку – она шустрая.

– Хорошо, – покорно кивнула Вера, провожая его глазами.

«Что это еще за разговор?» – встревожилась она.

К полудню у Ларионова уже были предполагаемые «пальцы» Грязлова. Во всяком случае, эти же отпечатки по предварительной экспертизе совпали с отпечатками на винтовках. Руины сгоревшей конюшни оцепили. Криминалист курировал раскопки, так как обычные работяги могли уничтожить улики.

После бани Вера получила одобрение Ларионова посетить Сухой овраг и взять с собой Польку под строгим надзором Кузьмича и Федосьи. Больше отправлять в качестве дуэний было некого.

Они катили через лес. Начинался легкий снегопад. Долго ехали в молчании.

Вера безучастно смотрела на «тропу жизни» с зарубками, не в силах думать ни о чем, кроме судьбы друзей и Ларионова. Чувствовала странную атмосферу, возникшую после этой ночи развязки в деле об убийстве Анисьи и поджоге барака. И хоть не осознавала степени своего потрясения от случившегося, и на поверхности все вроде бы оставалось прежним, что-то изменилось в ней навсегда. И во всех этих людях: и в Клаве, и в Денисе, и в Ларионове. Они будто за ночь повзрослели. Но изменения в каждом происходили ежечасно, и потрясение лишь проявило то, что долго зрело и пестовалось. Вера видела, как заматерел за год Ларионов, как научился управлять своим гневом и сиюминутными эмоциями.

А она, Вера? Что стало с ней?

Легковесное и азартное отношение к конспирациям развернулось в опасную драму, в которой лишь по счастливой случайности никто не погиб.

Вера только теперь, прокручивая всю свою годичную жизнь в лагпункте, видела многое будто со стороны. И почти в каждом своем шаге находила безответственность и гордыню.

Они с Клавкой походили на детей, начавших игру со спичками возле пороховой бочки. Шпионский матадор чуть не стоил всем жизни и, не исключено (что было особенно страшно осознавать), подставил Ларионова. Возможно, лишь несколько часов отделяли его теперь от санкций.

Вера куталась в ватник и дрожала.

Что за безумие было скрывать от него свои опасные планы? Каким презрением надо обладать, чтобы не доверять его уму, воле и мужской силе? А он все продолжал винить во всем себя и трястись над ней, как над волшебным золотым цветком, унижаясь всякий раз, когда она отворачивалась, только ради отвоевания крупицы ее расположения. Она же только обманывалась, что простила Ларионова. Все это время она его наказывала, вменяя ему чувство вины за их несложившуюся любовь.

Вера смахнула горячую слезу.

– Чего ты? – спросила Полька, притулившись к ее плечу.

– Иногда так страшно оттого, что невозможно отмотать время до точки невозврата, – прошептала Вера.

Сани плавно перекатывались по неровностям заснеженной дороги, раскачивая седоков.

– Эх, – мотнул головой Кузьмич, – горе от ума…

– О чем это вы? – спросила Полька, бережно обнимая Веру.

– Говорю, Иришка наша больно умная девка. Речь у нее такая красивая, как у ученой барышни.

– А горе-то почему? – Полька нахмурилась.

– Как вернуть время, как обратить вспять реки… Зимой ромашки не цветут, а летом не спят медведи, – ухмыльнулся Кузьмич. – На все свой срок. Да и зачем время возвращать? Не лучше ль понимать свою жизнь в тутышнем моменте?

– Вы – философ, дядь Кузьмич. – Полька издала смешок.

Вера молчала.

– Молодежь нынче забивает себе голову всякими премудростями, – продолжал он. – А на деле только путается и портачит. А я так понимаю: веришь – так верь, любишь – так люби. И нечего выдумывать путаные ходы к простым радостям жизни.

– Вот и я говорю, – вмешалась Федосья, – нагородить огород – дело нехитрое. А баба должна мужика слушаться, а не фордыбачиться по каждому случаю. Чем проще баба к мужику привязана, тем легче ему идти по жизни.

– А как это – быть проще привязанной? – заинтересовалась Полька.

– А вот так, – сказала Федосья назидательно. – Принес в дом харчей – обними да приласкай. Детей рожай – да проси на них денег. Хочет ласки и любви – отдай. Не хочет – иди лясы с бабами поточи и не втыкай ему в мозг нравоучения! Капризный голосок только в супружеской постельке угоден, а на работе мужику не до бабьих соплей.

– Это уже какая-то дискриминация, – возмутилась Полька. – Бабы не хуже мужиков работают. Да и равенство у нас в советской стране. Вы что, нас обратно в патриархат тащите?

– Вы сами себя тащите! – раскочегарилась Федосья. – Да не туда, куда надо. Вот и все ваше равенство – сопли в кулак мотать. Какая бы баба толковая ни была, она только при мужике счастлива да при детях. Это – наше самое важное дело. Мужика любить да детей ему рожать.

Кузьмич одобрительно кивал.

– Вы староверка, что ли? – запальчиво сказала Полька.

– А если и так, то не в том дело, – промолвила обиженно Федосья. – Вера, она у всех одна: в Боженьку и его мудрость. Баба в мир послана с одним причиндалом, а мужик – с другим.

Кузьмич солидарно крякнул.

– А коли все равны, то вы на войну идите и в окопах вшей кормите, а мужики пусть