Благовест - Алиса Клима

– У Клавки-то какой фонарь под глазом, – затряслась от смеха Федосья. – Лежит на койке, как Кутузов. И то – слава богу!

– Как вы встретились? – обратился Ларионов к Вере.

– Хорошо, – скромно ответила она.

– Хорошо?! – Федосья махнула рукой. – Мы как вошли к Прусту в кабинет, так и выскочили. Ирка как заголосит на всю палату! Запрыгнула с разбегу на Клавку свою и давай рыдать.

Вера покачала головой от негодования. Ларионов сидел, подперев лицо рукой, оглядывал ее и улыбался.

– Поговорили? – нежно спросил он.

– Поговорили, – улыбнулась она.

– Шептались о чем-то, – подмигнула Федосья. – Сердючка ее все учила жизни, по всему.

– А вы ловки сквозь стены видеть и слышать, – засмеялась Валька.

– А чего? И ловка! – Федосья подперла грудь руками и облокотилась на спинку стула. – Мне, чтобы слышать, не нужны уши, а чтобы видеть – глаза. Я век пожила. И ума нажила! Да дуракам досталась…

Ларионов наслаждался диалогами женщин. Для него это были бесценные моменты искренности и природности его людей.

– Дураки – это, надо полагать, мы? – подтрунивал он.

– Не вы, Григорий Александрович, побойтесь бога! – Федосья торопливо перекрестилась. – А некоторые тут лапшигонки.

– А Полька-то чего? С Дениской, поди, лобзались? – не унималась Валька.

Вера поперхнулась, и Ларионов подал ей полотенце.

– Говорю же – котелок не в порядке, – засмеялась Федосья. – Срамная ты девка, Валентина.

– А что ж срамного в целованиях? – надулась Валька.

–В них-то – ничего, а в застолье про это говорить – нет в тебе приличия. Начальства бы постеснялась!

Ларионов достал папиросы и закурил. Он немного выпил коньяку, но медленно, а не по обыкновению – махом.

– Да, Валентина, – улыбнулся он, откинувшись на спинку стула. – Почему начальства не боишься?

– А я боюсь, – возразила, надув губы, Валька. – Дюже вас боюсь!

– Страшный я такой, что ли? – засмеялся он.

– Да я не шрамов ваших трухаю, – ляпнула Валька. – Я норова вашего боюся…

Федосья покачала головой, а Вера смущенно улыбалась. Ей стало очень неловко, что Валька между прочим упомянула увечье Ларионова, и одновременно смешно из-за ее простодушия.

– Ты, часом, не из своих мозгов суп-то наварила? – заколыхалась Федосья.

– Из ваших! – насупилась Валька. – То-то навар крутой.

Вера заметила, что Ларионов пытался казаться непринужденным, но что его немного огорчили слова Вальки. И огорчили потому, что все это говорилось при ней, Вере. Он только в последнее время начал забывать в заботах о своем увечье, как оно неожиданно становилось предметом чьего-то внимания.

– Тебе уютно? – спросил вдруг он, и она уловила в глубине его глаз знакомые ей признаки тоски.

– Очень. – Вера искренне ему улыбнулась и опустила ресницы: она не могла, сколько ни старалась, выдерживать на себе этот долгий, будто пожирающий взгляд.

Ларионов покрутил бокал в руке и осушил его.

– Иринка, ты бы на гитаре, что ли, сыграла, – предложила Федосья. – Хорошо сидим, ведь правда.

Вера пожала плечами и взглянула на Ларионова.

– Сыграй, – кивнул он.

Валька притащила гитару, и Вера, как она всегда делала, стала настраивать струны, перебирая их тоненькими пальцами. Ларионов следил за ее руками, о чем-то напряженно думая.

– Тогда вот, – сказала Вера ласково. – Песня о предчувствии. Вроде хорошо на душе, а отчего-то немного грустно. Впрочем, как обычно…

Где сумрачной душе моей прибежище?

Как от тоски найти бомбоубежище?

Как угадать в слезах капель весеннюю?

Как противостоять груди теснению?

Как в криках распознать птиц гнездование?

Как в радость обратить негодование?

Как силу находить в своем бессилии?

Как крылья распахнуть в насилии?

Вмиг детство утекло, а с ним родители…

Время вспять не повернуть, как ни хотите вы.

Раз рассмотрев в другом человечность,

Ты будешь вспоминать о ней вечность.

Но стрижи, все одно, гнезда вьют под крышами!

И сердцу суждено Богом быть услышанным…

Эхо ответит «да», сколько ни зови,

А сердце повторит в предчувствии любви…

В предчувствии любви…

В предчувствии… любви…

Все молчали. Не только Веру, но и других людей одолевали смутные предчувствия. И оттого песня показалась сейчас особенно пронзительной.

– Давайте чайку попьем и завершим этот суетный день, – нарушил молчание Ларионов и глубоко вздохнул.

– Эх ты, – толкнула Вальку в бок Федосья в кладовке, с уличной стороны которой на заднем дворике был давно поставлен самовар. – Язык твой длинный…

– А что я? – мычала Валька. – Я слова дурного не сказала…

– Вера, – тихо сказал Ларионов, пока женщины их не слышали. – Ты не против остаться со мной наедине и поговорить?

– Да, конечно, – выдавила она согласие, чувствуя неизбежность. – А завтра что?

– Завтра может быть поздно – все меняется слишком быстро. Нужно решить сегодня.

– Что решить? – заволновалась Вера.

– Разговор не для их ушей, – взмолился Ларионов. – Откладывать нельзя.

– Это нужно для предотвращения возможных проблем с комиссией?..

– В том числе, – коротко ответил он.

Валька внесла дымящийся самовар, а Федосья расставила чашки.

– Как пахнет волшебно, – улыбнулась Вера, замечая уже, как учащается пульс.

– Я трав таежных заварила, – поспешила услужить Федосья. – Тебя сегодня Полька напарила-то по ГОСТу?

– По ГОСТу, – подтвердила Вера, с радостью разглядывая такое уже родное лицо Федосьи.

– И меня Кузьмич шпарил отменно. – Ларионов подлил себе коньяку. – Выпьешь глоточек?

Вера отрицательно замотала головой.

– Нам бы хоть разок свою баню дали. – Валька хрустнула сахаром и захлюпала чаем. – Уже весь гарнизон пускали, а своим – фигушка с маслом.

Федосья пихнула Вальку под столом. Валька поправила рыжие лохмы и нахохлилась.

– Вам все не так! – буркнула она Федосье.

– Завтра готова? – спросил ее Ларионов с ухмылкой.

– А что, можно? – обрадовалась Валька. – И мыло будет?

– А чего ж нельзя? Нынче все можно, – вздохнул он. – Гулять так гулять. С мылом даже веселее.

Вера почуяла тревожное в его настрое. Все эти шутки были поверхностными. За непринужденным, легким фасадом чувствовалось напряжение всех несущих конструкций. Он за что-то волновался – и сильно.

– Чай был хорош, спасибо. – Ларионов довольно выдохнул. – Валентина, отнеси самовар на задний двор.

Комарова покорно вышла.

– А теперь вот что: ты, Федосья, ступай с Валей спать в первый барак. Там два места как раз свободны – Александровой и Сердючки.

Вера подняла на него взгляд и слушала молча. Федосья тоже выпучила глаза и нервно закивала.

– А как же?..

– Делай, что велено. А ты останешься со мной, – обратился он к Вере. – Согласна?

Вера открыла было рот, но потом силой сжала губы и кивнула. Федосья захлопала глазами, словно