Дочери служанки - Сонсолес Онега

Подобные размышления, которым она предавалась всю жизнь, позволили ей забыть о Каталине, о наследстве, которое та получила, и о горьком сожалении, что никто в этой жизни, как она тогда думала, не в состоянии унять эту горечь, и тогда она сосредоточилась на воспоминании о поцелуе Пласидо, чтобы никогда его не забыть.

Глава 39

Клара не спала всю ночь и еще три ночи после того дня, когда, во-первых, случился поцелуй и, во-вторых, на документах о наследстве была поставлена нотариальная печать, но вот начался май 1963 года, и Пласидо и Леопольдо вернулись в Мадрид. Весна была уже в разгаре. Оставаться дольше в Пунта до Бико им было невозможно.

Клара прибегала к всевозможным уловкам, чтобы в последние дни не встречаться с Пласидо, придумывая себе разные дела и избегая совместных застолий, ужинов, полдников и прочего из того, что раньше доставляло ей удовольствие. Но она не могла выбросить из головы поток мыслей, эмоций и страхов, которые вызывал у нее этот мужчина. Она велела принести почту в библиотеку и просматривала ее перед уходом на «Светоч», как вдруг услышала шаги Пласидо по деревянному полу гостиной и его глуховатый голос.

– Ты можешь уделить мне минуту, не больше?

Клара обернулась, оставила конверты на столе и скрестила руки на груди, чтобы он не видел, как дрожат ее пальцы.

– Сожалею, если я тебя обидел, – сказал Пласидо.

– Ты меня не обидел.

– Тогда почему ты меня избегаешь с того дня, как мы поцеловались?

– Пожалуйста, говори тише, – попросила Клара, опасаясь, что кто-нибудь может их услышать.

– Сегодня мы уезжаем в Мадрид. Я хотел сказать раньше, но случая не было. Зачем ты прячешься, Клара?

– Я больше не могла видеть твои глаза… – ответила она едва слышно. – Пласидо, я замужняя женщина.

– Я знаю.

– Как я могла допустить, чтобы это произошло? Почему я это позволила? Это же просто… безумие, которое в нашем возрасте мы не можем себе позволить.

– Ты ошибаешься.

Клара близко подошла к нему, взяла за лацканы пиджака и, чувствуя его дыхание, произнесла:

– Я не ошибаюсь и я больше не хочу страдать.

– Насчет меня ты не ошибаешься, но я должен уважать твои желания. Единственное огорчение, которое я отсюда увезу, – я познакомился с женщиной, о которой всегда мечтал… слишком поздно.

В этот момент в библиотеку вошел Леопольдо, который уже торопился с отъездом.

– Пласидо! – воскликнул он. – Я тебя ищу. Машина у дверей.

Клара вытерла последнюю слезинку, сбежавшую по щеке.

– Сейчас иду, – ответил Пласидо, голос его прерывался.

– Что-то случилось? – спросил Леопольдо.

– Ничего, дружище, – ответил Пласидо. – Подожди снаружи, будь любезен.

Леопольдо вышел из библиотеки озадаченный и охваченный желанием поскорее сесть в поезд на Мадрид, который увезет его подальше отсюда и от его предчувствий.

– Клара, – Пласидо подошел к ней, сознавая, что, может быть, видит ее в последний раз, – если ты когда-нибудь окажешься в Мадриде, то найдешь меня в доме номер 26 по улице Монте Эскинса.

В окно библиотеки Клара видела, как они уходят. Она помахала им рукой и приложила все усилия к тому, чтобы эмоции, владевшие ее душой, поскорее исчезли. Любовь значила для нее очень много, но теперь надо постараться забыть Пласидо, а ведь она знала, что, наоборот, боль, связанная с ним, будет только расти и от нее не будет спасения.

Как всегда, Клара укрылась от невзгод на фабрике, среди работниц: только они ее и ценили. Однако документы на «Светоч» вызывали у нее грусть, с которой она боролась, чтобы не заразить ею остальных женщин. Официальные бумаги показали ей, в который уже раз, что она, словно невидимая. Безвестная.

Одна из здешних безродных: Клара, та, что жила здесь.

Та, что делала то или другое.

И все.

Она даже не знала, занимает ли она какое-нибудь место в памяти Пласидо.

В Европе бурлила активная жизнь, и Испания вышла из своей самоизоляции. В Галисии годы не прошли впустую, у провинции находилась добрая часть всего улова рыбы и морепродуктов, которые добывала страна. «Светоч» стал маркой области, однако было необходимо внедриться в международную торговлю, чтобы продавать консервы в европейские города. Поскольку доньи Инес уже не было в живых, а вести счета было все труднее, Клара понимала, что ей нужен кто-то, кому она могла бы доверять и кто мог бы разделить с ней ответственность в случае необходимости. Ей было уже шестьдесят три года. У нее должна быть своя команда, свои железные управленцы.

Хосе Фигероа, ответственный за национальный рынок, за эти годы стал благодаря своей проворности и опыту важной частью команды. Хотя он признавал за начальника Хайме, чтобы не нажить себе неприятностей, он знал: приказывает здесь Клара, и он готов был на нее работать. Вполне подходящий вариант.

Но нужен был кто-то еще, и однажды она вдруг заговорила с одной ловкой и энергичной работницей. Ее звали Эстер Лама. Она проработала на «Светоче» двадцать лет. Она обучилась всем специальностям, потому что сама прошла через все.

– Ты умеешь читать, писать и считать? – спросила ее Клара на галисийском как-то утром.

– Я знаю четыре действия арифметики, – ответила работница.

– Пойдем со мной.

Клара привела Эстер Ламу в свой кабинет на верхнем этаже главного цеха, откуда открывался панорамный вид, напугавший работницу.

– Если отсюда смотреть, от вас ничто не ускользнет…

– Это точно, ничто, – ответила Клара. – Ну, ладно, я хочу, чтобы ты стала у меня управляющей.

Эстер Лама побледнела и стала нервно кусать ногти, не зная, что ответить.

– По-моему, это слишком сложно для меня…

– Ничего подобного, – сказала ей Клара. – Мне было пятнадцать, когда я подсчитывала блоки древесины. Я спать не могла, все думала, не ошиблась ли где-нибудь!

Клара обычно говорила с работницами на галисийском. Хайме считал, что это их унижает, потому что политики и люди с деньгами говорят только по-испански, но она считала, что у нее нет причины менять язык: «Если алькальд говорит по-испански, это его дело».

– У моего мужа есть секретарша, а у меня будет управляющая. Это более практично.

В тот день она целиком отдалась организации фабрики будущего, независимо от того, что говорил Хайме. Об этом она вообще не думала.

Доверенный Фигероа разделял одержимость Клары по поводу открытия экспорта; именно он и никто другой сказал ей про некоего Жана Вильяруа, агента мадридской конторы бельгийского предприятия в Шарлеруа, небольшого города к югу от