Дочери служанки - Сонсолес Онега

И так год за годом.

Пять лет, десять лет.

И еще столько же.

Еще она сказала, что Хайме не выносил хорошего отношения к ней его отца, «который был и твоим отцом, Леопольдо», и ревниво относился к тому, что она управляла консервным заводом, но что было для нее особенно болезненным – он всякий раз напоминал, что она всего лишь дочь служанки и навсегда такой останется.

– С тех пор, а ведь прошло уже столько времени, я выживаю, как могу, Поло. Мое несчастье в том, что Сельсо погиб, когда мы так любили друг друга, без всякой меры. Я так никогда и не смогла его забыть.

Леопольдо, который не смог сдержать слез, вытер лицо и не нашел, что сказать, кроме коротких слов.

– Ты не заслужила такого.

Когда они были совсем юные, душевные переживания они улаживали с помощью сладостей, приготовленных служанками.

Горячим шоколадом.

Медовыми карамельками.

Чтобы забыть о неприятностях, Клара приходила на кладбище и разговаривала с доньей Инес. Она продолжала жить вместе с ней. Ей необходимо было рассказать о том, как идут дела на «Светоче», и заодно именно сейчас, когда донья Инес не могла ее слышать, она решалась доверить ей, что ее брак имеет какую-то абсурдную форму и исправить это невозможно.

– Не знаю, что мне делать, когда я останусь с ним одна, донья Инес. Пласидо и Леопольдо вернутся в Мадрид и забудут о Пунта до Бико.

«Что мне делать в таком большом замке?» – спрашивала она себя, глядя на каменные плиты, под которыми покоились донья Инес, дон Густаво и ее дочка Инесита. И служанка Исабела.

Она подумала о Пласидо.

Ей нравилось, как он смотрел на нее, и нравилось смотреть на него. Острые черты лица всегда смягчала улыбка. Во время разговора он жестикулировал. По нескольким его политическим высказываниям она сначала предположила, что он сторонник режима Франко, но тут же изменила мнение, потому что он все время над всем насмехался. По убеждениям он скорее был атлантист[91], чем испанец.

Он побывал в Париже, в Лиссабоне, в Риме, чтобы посмотреть на Папу Пия XII, и в Нью-Йорке. Клара привыкла к нему и впервые после Сельсо ей захотелось, чтобы он обнял ее и, может быть, занялся бы с ней любовью. Угасшие чувства вновь проснулись, словно поток жизни, который считался навсегда утраченным. Леопольдо предполагал оставаться в Пунта до Бико, пока не приведет в порядок все документы, связанные с умершими родителями, то есть завещание, в соответствии с которым «Светоч» официально переходил следующему поколению семьи Вальдес; братья договорились о визите в нотариальную контору «Касаль» в Виго, и когда настал этот день, Клара от всей души желала, чтобы передача прав на владение не состоялась и отъезд мужчин был бы отложен. Ей важно было только это. Она сознавала, что времени для общения с Пласидо почти нет, поэтому, когда ее муж и Поло уехали в город, она отложила все дела и осталась в замке, улучив минуту, чтобы побыть с этим человеком наедине. Это случилось впервые, и Пласидо, набравшись храбрости, решил пригласить ее на прогулку.

– Мне бы хотелось, чтобы ты свозил меня в Байону. – Со времен Сельсо она не помнила, чтобы мужчина приглашал ее на свидание, и ощутила, как много лет ее жизни прошло без любви.

– А что ты хочешь увидеть?

– Землю, где ты живешь.

Клара заверила его, что служанки разошлись отдыхать по своим комнатам, набросила на плечи пальто, и они сели в машину.

Они доехали по вьющейся вдоль берега дороге до мыса Сильейро, где море с силой ударяется о скалы. Атлантика производит впечатление на всякого, а мысы Сиес, Хоум и Монтеферро похожи на природные волнорезы, которые обеспечивают штиль в устье реки.

Они поехали дальше, думая о том, как одинок и как мал человек, и добрались до Санта-Мария-де-Ойя, где увидели Систерианский монастырь, монахи которого в свое время стали жертвами орудийной пальбы с турецких кораблей.

– Это и есть сила моей земли, – сказала Клара. – Мощные воды, защищенные бухтами. Наверное, Господь приложил к этому руку.

– Тебе очень повезло, – ответил Пласидо. – Ни в одном другом городе нет такого зрелища. Стареть в Мадриде скучно. Город жесток. Ты всегда один.

Кларе хотелось бы получить в свое распоряжение замок Святого Духа, но она уточнила, что, если это произойдет, они навсегда останутся там.

Пласидо рассказал о своих детях. Один служил адвокатом в окружной конторе в Саламанке, а другой, педиатр, практиковал в женской больнице О’Доннел. Они были близнецы. У обоих пока что не было детей, и это придавало Пласидо молодости.

– Я не смогу вынести, если меня будут называть дедушкой!

Клара ничего на это не ответила, поскольку боль семьи Вальдес еще была в ней жива, и Пласидо понял: лучше ни о чем не спрашивать.

Клара занервничала, подумав, что Хайме и Леопольдо могут вернуться в замок в любую минуту.

– Давай вернемся, – сказала она.

Пласидо кивнул, и они поехали обратно, охваченные новым для себя чувством, не веря в то, что оно может проснуться в душе каждого из них, и не в состоянии довериться друг другу.

Братья Вальдес еще не вернулись из города, когда Пласидо припарковал машину у замка Святого Духа. У них еще оставалось немного времени, чтобы погулять по саду.

Пласидо остановился возле огромного монтеррейского кипариса. Он провел рукой по коре дерева и поднес руку к лицу, чтобы вдохнуть его аромат.

– Это кипарис, – сказала она.

– Замечательно! Знаешь, как в народе говорят: увидишь часовню, голубятню и кипарис, значит, там замок, – сказал он улыбаясь.

Клара никак не отреагировала на его слова.

– Мы использовали их древесину.

– Древесину кипарисов? – переспросил Пласидо. – И когда же такое было?

Она рассказала ему историю лесопильной фабрики, где работала с пятнадцати лет и где ей поручили вести счета, поскольку она была единственной, кто разбирался в цифрах и буквах.

– И что произошло?

– Мы ее закрыли. – Она впервые употребила множественное число. – И открыли «Светоч».

– Ты всегда работала у сеньоры Вальдес?

– Всегда.

Они пошли дальше.

Проходя мимо дома Ренаты, Клара засомневалась, сказать ли ему: «В этом доме я родилась», но у нее вдруг закружилась голова, и она едва не расплакалась. Ее происхождение не было секретом ни для кого, это знали все, кроме Пласидо. В семье никогда об этом не говорили. Кто его