Дочери служанки - Сонсолес Онега

Эктор был лучшим учеником колледжа Уорд[82], выпускники которого прекрасно знали английский язык. Но Виктор Леандро всегда смотрел в сторону Испании: он хотел, чтобы его наследник получил такое образование, которого не имел сам, поскольку он учился жизни в мясной лавке, сбывая на продажу суставы и загривки коров. А так как он был сыт по горло тем, что руки у него всегда перепачканы кровью, он решил, что торговать коровами все-таки лучше, и тогда купил несколько голов, которые положили начало стаду и торговле скотом.

Он начал с шести голов редкой породы, которая не была официально признана в Аргентине времен Хулио Аргентино Рока[83]. Это были безрогие животные черного окраса, необычайно плодовитые. На следующий год поголовье увеличилось вдвое, еще через год – втрое, а потом и вчетверо. Так Виктор Леандро стал первым президентом аргентинской животноводческой корпорации «Абердин-ангус» и к тому же миллионером.

Клеймо этой породы состояло из инициалов фамилий семьи основателей: Г. Ф., где Г. – от фамилии мужа Грасси, а Ф. – от фамилии жены Фернандес. Когда Эктор женился, Виктор Леандро решил удалиться от дел с единственным условием: чтобы испанская невестка взяла на себя не только заботу о наследнике, но и о наследстве, то есть о коровах породы ангус, которым она должна быть предана так же, как своему мужу. Каталина на все отвечала согласием, поскольку, если она и знала что-то наверняка, когда приземлилась в Буэнос-Айресе, это то, что она никогда не вернется обратно.

– Никогда так не говори, – сказал ей Эктор.

– Будь уверен, в Испанию я не вернусь, – ответила Каталина. – Я не покину тебя до конца моих дней.

Состоялся формальный акт передачи животноводческого предприятия в собственность; присутствовали патриарх и его супруга Валерия, пять дочерей с их мужьями и шесть уже имеющихся внуков. Принимающая сторона – Эктор и Каталина, уже беременная. Всего она родила троих детей. Девочек-близнецов Агустину и Антонеллу и мальчика, которого назвали Карлос. По фамилии Грасси Вальдес.

Виктор Леандро передал Эктору ключи от главных ворот в поместье и клеймо с деревянным наконечником.

Все зааплодировали, после чего новый владелец подписал документы, утверждавшие его собственником одного из самых процветающих животноводческих предприятий Аргентины.

– И какое клеймо будет у твоего скота, сынок? – спросил Виктор Леандро.

– Весьма великодушно с твоей стороны передать мне не только права на собственность, но и право выбрать свою марку. Я продолжу традицию, и на коровах будут инициалы наших фамилий: Грасси Вальдес. Надеюсь, когда-нибудь мои дети поступят точно так же, – добавил он, погладив живот своей супруги Каталины.

В тот момент Эктор не подозревал, что нарушает слово, данное отцу.

В ту ночь у Каталины впервые случился нервный приступ. Перед рассветом ей приснился кошмарный сон. Будто ее внутренности затвердели и встали дыбом, как изогнувшаяся горбом кошка.

– У меня нет фамилии! Я отказываюсь от своих корней! – кричала она.

Эктор пытался ее успокоить, но она была не в себе: безумные глаза вытаращены, рот свело судорогой, волосы намокли от пота.

– Любовь моя, тебе приснился кошмар. Успокойся, прошу тебя, – уговаривал ее муж.

– Твои коровы не могут носить фамилию Вальдес… Не могут! – вскрикивала она в приступе паники.

Эктор обнял ее, пытаясь сдержать овладевшее ею безумие.

– Единственное, о чем прошу, – умоляюще сказала Каталина сквозь слезы, – чтобы у наших коров не было фамилии Вальдес.

В следующем году первый родившийся теленок получил от маркировщика, ставившего клейма, знак с буквами «Э. К.», которые совпадали не с инициалами фамилий, а с начальными буквами имен, и, кроме того, содержали единственную правду о Каталине Вальдес Комесанья: «дочь служанки»[84].

После смерти дона Густаво донья Инес отчетливо ощутила все пережитые горести и все годы страданий. И весь этот груз было уже не стряхнуть.

– Теперь это все время со мной, – сказала она Хайме.

Сеньора чувствовала на своих плечах бремя отсутствия двух своих детей. Что до Леопольдо, ему это было простительно: Мадрид – святое дело, но впервые за все годы после отъезда Каталины в Аргентину она осознала, что никогда больше ее не увидит.

– Определенно, я умру без внуков.

Когда на кладбище в Пунта до Бико принесли венок, которого никто не ждал, это ее добило.

– Принесите его сюда, он от моей дочери, – сказала она служителям кладбища. – Пусть будет хоть такой признак жизни после стольких лет забвения.

Она велела установить его на алтаре Святой Девы дель Кармен в часовне замка Святого Духа.

В первую ночь без дона Густаво у доньи Инес был разговор с Кларой; она сказала, у нее болит грудь, в области сердца, и это мешает ей жить спокойно.

– Нет для меня ни лекарства, ни пиявок, которые могли бы меня излечить, – сказала она. – И я знаю, перед смертью мне не удастся собрать всех моих детей вместе, самое большее – я смогу только услышать голос Каталины.

В самую глубину души ранила ее дочь Нового Света, или беглянка, или исчезнувшая навсегда.

Та, которой не было рядом.

– При всем моем уважении, – отозвалась Клара, – не мучайте себя, вы и так достаточно настрадались.

Не успела она закончить фразу, как пожалела о своих словах. Она тут же стала извиняться, и донья Инес простила ее, потому что знала, как много Клара претерпела от Каталины. Глубокая печаль охватила ее, проникая до глубины души и превращая эту женщину в собственную тень.

Клара сделала все возможное, убеждая ее в том, что у нее есть множество причин, чтобы жить, но безрезультатно. Она поднималась к комнате доньи Инес, стучала в дверь, спрашивала «как вы», и та отвечала, что плохо.

– Не входи, Кларита, оставь у дверей воду, и больше ничего не надо.

Ее оставили одну, правда, не совсем: служанки то и дело что-то вносили и выносили, то из одной комнаты, то из другой.

На простынях, которые через какое-то время стали отдавать запахом дона Густаво, донья Инес приготовилась умереть, сколько бы времени на это ни потребовалось.

Двадцать лет жизни заняли у нее сезоны сардин и охоты на китов и кашалотов без серого янтаря внутри.

Часть 4. Пунта до Бико – Мадрид, 1962 год

Глава 38

Нет ничего хуже, чем убеждать живого человека, который хочет умереть, в том, что он не умирает.

Когда галисиец говорит, что он умирает, это значит, он умирает.

Донья Инес погрузилась в состояние такого покоя, какого дон Антолин Новый