Катастрофа 1933 года. Немецкая история и приход нацистов к власти - Олег Юрьевич Пленков

Французские Ротшильды в 1848 г. за 24 часа перешли от службы правительству Луи Филиппа ко Второй республике, а от нее к Наполеону III. Примерно с такой же быстротой немецко-еврейский банковский дом Варбургов в 1918 г. перешел от поддержки кайзера к поддержке республики. Арендт цитировала Вальтера Ратенау, который еще в 1917 г. писал о своем «глубоком монархическом чувстве», а спустя три года стал убежденным республиканцем, министром Веймарской республики[644].

В самом деле, довольно часто евреям было свойственно отсутствие патриотизма на фоне явной приверженности к либеральным ценностям. Французский профашистский публицист в принципе справедливо отмечал: «Беда евреев не только в том, что они расисты и преподали урок расизма другим, а в том, что они свою судьбу связали с либерализмом, рационализмом, материализмом, с доктринами XVIII и XIX вв. По-другому и не могло быть, потому что они родились в то же время (время, когда началась эмансипация евреев. – О.П.), что и эти доктрины. Это как у кельтов, бретонцев, которые появились в средиземноморской цивилизации во времена христианства, а потому всегда будут связаны с христианством»[645].

Арендт отмечала, что последним мирным договором, при подписании которого евреи сыграли важную роль как финансовые советники, был Версальский мирный договор, а последним евреем, который своим положением в национальном государстве был обязан исключительно еврейским международным связям, был Вальтер Ратенау, который поплатился жизнью за то, что «передал неизвестным в Европе и мире министрам республики свой кредит в международном финансовом мире и принес в правительство те связи, которые ему были обеспечены культурным и политическим влиянием еврейства всего мира»[646]. Кроме того, во время войны Ратенау был организатором необыкновенно эффективной рационализации производства и распределения ресурсов.

В целом суть точки зрения Х. Арендт ясна: истинной причиной антисемитизма является исчезновение евреев из международной политики и экономики после Первой мировой войны и, наоборот, тогда, когда евреи действительно занимали прочные позиции в финансах, политике, антисемитизм был немыслим.

Неприязнь к евреям (в отличие от антисемитизма, если следовать разделению Арендт) в Германии получила распространение в средние века, в кризисные времена евреи становились козлами отпущения, вызывая припадки ненависти, а иногда и преследования. Еще во времена Римской империи на евреев смотрели с подозрением, так как они, придерживаясь строгого монотеизма, отвергали обожествление императоров и сопутствующие церемонии. Позже для христиан евреи были закоснелым в своем суеверии народом, отказавшимся от признания Иисуса как Мессии. Сам Иисус в Евангелие от Иоанна (8: 42–45) объявил евреев греховным и не раскаявшимся народом, а последователи Христа легко уверовали в то, что нет такого преступления, на которое не способны были бы евреи[647]. Лютер обрушился на евреев в таких выражениях, что его поношение евреев не находило аналогов вплоть до нацистских времен[648].

В средневековой Германии социально-экономическим основанием ненависти к евреям был запрет на владение евреями землей и, соответственно, их узкая специализация в торгово-финансовой сфере. Дополнительным стимулом к неприязни, указывал Макс Вебер, и «особенно отталкивающим для европейских народов было то, что евреи, беря ростовщический процент с христиан, не брали его друг с друга»[649].

Герман Лёнс в романе «Оборотень» (Der Wehrwolf, 1910) повествует о периоде Тридцатилетней войны и описывает как крестьяне восстают, словно стая волков, против своих поработителей из городов. Вотчиной евреев был Берлин, и он представал как еврейская метрополия. Евреи действовали в крестьянской среде как ростовщики, торговцы скотом, перекупщики – отсюда и антисемитизм в крестьянских организациях Германии[650].

Поэтому, в отличие от промышленников, к финансистам у немцев существовала устойчивая антипатия. Участие известного немецкого богача (не еврея) Якоба Фуггера в папских финансах, особенно управление индульгенциями, казалось многим немцам грязной сделкой ради извлечения прибыли. Впрочем, в результате давно действовавшего запрета Церкви на ростовщичество самыми расторопными и наиболее удачливыми финансистами были евреи: Оппенгеймер и Вертгеймер в Вене, Либман, Гомперс, Эфраим, Ициг, Исаак в Берлине, Беренс в Ганновере, Леман в Хальберштадте, Барух и Оппенгейм в Бонне, Зелигман в Мюнхене, Каулла в Штуттгарте, Ротшильд во Франкфурте и Вене. Разумеется, как и везде, в Германии с трудом верили, что банкиры пеклись о чьих-либо интересах, кроме своих собственных[651].

К тому же в средневековой Европе евреи не подлежали налоговому обложению, что также было одной из причин гонений на евреев в то время. Евреи жили, как правило, в гетто, существовал запрет на смешанные браки, имела место профессиональная дискриминация, коллективные гонения на евреев увеличивали пропасть. Важно отметить, что в Германии и в средние века, и в новое время ненависть к евреям ничем не отличалась: в европейскую историю начиная с античных времен в качестве ее составной части вошел еврейский стереотип со знаменитой легендой о «вечном жиде», вине евреев за распятие Христа и гонения на него и тому подобное.

В процессе эмансипации немецких евреев на первый план выдвинулась новая проблема – непропорционально высокое представительство евреев в экономике и культуре, бывшее следствием ранней специализации евреев, а также их превосходства в отдельных сферах деятельности.

В чем причины несомненного превосходства евреев в умственной сфере над другими нациями? Прежде всего – в непрерывной традиции религиозной жизни в течение практически двух тысячелетий. С момента начала эмансипации вековая мудрость евреев была втянута в общий урбанистический котел. Воспитанные в «местечках» евреи как неофиты жадно впитывали в себя цивилизацию XIX в., давая выход энергии, накопленной за века изоляции.

Английский историк Уильям Джонстон, отвечая на тот же вопрос о причинах интенсивного умственного развития, писал, что до начала эмансипации в конце XIX в. большинство еврейских мальчиков так или иначе, но изучали древнееврейский язык, хотя быстро его забывали. Тем не менее заучивание текстов на древнееврейском укрепляло память, а изучение Талмуда заставляло исследовать его формулировки, чтобы уловить их этическое значение. Уроженец России Иммануил Великовский (венский психоаналитик конца XIX в.) указывал, что большинство евреев молится по-древнееврейски, иногда даже видя сны на этом языке. В древнееврейском гласные транскрибируются не как буквы алфавита, а как диакритические знаки, которые подчас опускаются, поэтому знакомые с этим языком сталкиваются с бесчисленными случаями игры слов. У любого еврея, научившегося читать на древнееврейском без диакритических знаков, развивается острый глаз на игру слов любого рода. Это упражнение стимулируется природным умом евреев и помогает создавать ассоциации, немыслимые для неевреев. Кроме того, запрет на изображение Бога, вынуждает евреев использовать абстракции[652]. Раннее обучение тонкостям права и теологии развивало в евреях искусство диалектики до такой степени, что с ними могут сравниться только немногие католики, прошедшие обучение у иезуитов. Даже причудливые имена, которые давали австрийским евреям в XVIII в. оттачивали