Далайя - Абай Тынибеков

умные тёмно-карие большие глаза, оттенённые окаймляющими их длинными, пушистыми чёрными ресницами, искрились, подобно двум очень жарким уголькам, свидетельствуя о его быстрой реакции и незаурядных способностях. Бело-серебристый, сплетённый из длинной полосы ткани головной убор хорошо сочетался с его седой ухоженной бородой и такими же усами. Накинутый поверх просторной голубой рубашки белый халат очень наглядно подчёркивал его вкусовые предпочтения, связанные с его величественным положением, при котором для всех он должен являть чистоту и свет. Светло-розовые штаны, заправленные в мягкие кожаные сапожки того же цвета, завершали его одеяния.

Быстро и внимательно осмотрев лицо гонца и более не интересуясь его внешностью, устало прикрыв веки, он вдруг громко, словно кузнец ударил молотом о наковальню, произнёс:

– Говори.

– Мой повелитель очень обеспокоен усилением соседних кочевников и спешно просит тебя, светлейший, высказать ему своё мнение относительно совместного похода на них, – склонив голову и тут же, не мешкая, выпалил Руса.

– Иди, – будто вновь ударили молотом, буркнул Ардава.

* * *

Ранним утром следующего дня, когда Руса отдыхал в отведённом ему небольшом помещении, к нему с грохотом вошли два воина и встали по бокам от двери. Он быстро вскочил на ноги, ещё не понимая, что происходит. Стремительно переступив порог, заполняя собой почти всё свободное пространство, в полном вооружении вошёл могучий военачальник. В том, что этот человек занимает высокий пост у сатрапа, сомнений не было. Весь его облик и поведение были явным свидетельством тому.

– По высочайшему велению немедленно отправляйся в обратный путь, – прогрохотал полководец. – Светлейший правитель Хорезма через пять дней выступит в Согдиану.

Руса склонил голову, и когда поднял её, то перед ним уже стоял вчерашний начальник стражи, протягивая ему бронзовый знак гонца.

* * *

До границы Хорезма всё повторилось в обратном порядке.

Усиленный отряд сопровождения довёл гонца до крайних рубежей своих земель и, не продвигаясь за них, остановился.

Дальше Руса двинулся в одиночестве, облегчённо покидая одну из сатрапий персидского царя. Лишь теперь, окончательно расслабившись, он вспомнил о человеке, которого случайно увидел накануне вечером.

Ему до сих пор не верилось в то, что он не ошибся. После общения с Ардавой его повели по окраине сада, где закованные в цепи рабы занимались очисткой арыка. Проходя мимо одного из них, усердно копошившегося в воде, он вдруг узнал в нём Фардаса. Тот не видел его, так как рабам не положено поднимать голову и тем более смотреть на кого бы то ни было. Руса был поражён до глубины души. Он не мог понять, как Фардас, оставшийся старшим в селении Далайи, оказался здесь, причём в рабстве.

Благополучно переправившись через реку Окс, Руса был встречен предупреждённым Далайей отрядом массагетского дозора и теперь в их, но уже почётном сопровождении доставлен к ней.

Словно малое дитя, получившее долгожданный подарок, радовалась она его возвращению и не позволяла ему вымолвить даже одного слова о походе в стан врага, понимая, что всё задуманное ими удалось. Искупав его в тёплой воде, переодев в чистую одежду и молча любуясь тем, как он с жадностью поглощает еду, Далайя испытывала огромное счастье. Все эти тревожные дни и бессонные ночи, проведённые в жутком ожидании, она не находила себе места, ругая себя за то, что поддержала его безумную идею. Лишь теперь, когда Руса был рядом, жив и здоров, она понемногу успокаивалась, возвращаясь в существующую реальность.

Отпустив слуг, оставшись наедине, она позволила ему рассказать обо всём, что случилось с ним в Хорезме, внимательно слушая и обдумывая каждое его слово.

Закончив недолгое повествование, Руса вдруг спросил о Фардасе.

Услышанное потрясло его. Он долго молчал, пытаясь хоть как-то понять поведение карманийца, но, так и не найдя ему оправданий, отбросил все мысли о нём, как что-то ненужное и грязное.

В тот же день они отправились в ставку к верховному правителю.

* * *

На военном совете было единогласно определено начать поход с половиной войск навстречу Ардаве. При этом учитывалось и возникшее преимущество во внезапности, столь удобное для уничтожения неприятеля.

Выслушав гонцов, вернувшихся с хорошей вестью от тиграхаудов, с кем было передано согласие их властителя царя Нургала на объединение сил против персидских подданных, решили вновь послать к нему вестовых с просьбой выступить навстречу второй половине их армии. Всего же у массагетов было шестьдесят тысяч воинов.

Царь Турпан предполагал, что сатрап Хорезма, скорее всего, будет следовать в Согдиану в сопровождении личной десятитысячной гвардии, и по этой причине надеялся на то, что сил, направляемых на битву с ним, будет достаточно, но при этом он также понимал, что в жизни случается всякое, повсюду могут находиться вражеские лазутчики, доносящие своим властителям все добытые ими сведения, о чём нужно помнить всегда.

* * *

Размеренная, спокойная жизнь в крепости была по душе всем её обитателям. Дети подрастали, наливаясь жизненным соком. Зела и Мире не могли нарадоваться трём чудным малышам. Маленький Дантал хоть и был немного младше их девочек, но не уступал им в росте, как и подобает мальчику.

Бурчэ с согласия сотника Дага забрал под свою опеку пятерых рабов и целыми днями занимался совместно с ними заколосившимися полями, оставленными под его присмотром. Его желание сохранить оба этих поля до возвращения Далайи и Русы со временем плавно перелилось в очень захватывающее увлечение, столь странное для кочевого сака.

Рыжий пёс изменился. По-прежнему не отдавая предпочтения кому-либо из людей, он стал несколько отчуждённым, чаще прежнего удалялся в леса, подолгу бродил по подножьям гор, иногда охотясь там на мелких грызунов, и возвращался в крепость поздними вечерами. Ему очень не доставало своей семьи и доброго хозяина Рушти. Даже по меркам особой, звериной души он сильно тосковал и был одинок среди этого человеческого мира, каждый представитель которого был схож с тем юношей, но всё же, как он улавливал, не имел чего-то такого, что влекло бы его к нему, пробуждая желание везде и всюду следовать за ним и защищать его.

Так проходили дни, пока однажды, когда он, находясь на своём излюбленном месте в отдалении от крепости, не услышал непривычный звук.

Рыжий вскочил, прислушиваясь и принюхиваясь.

Вскоре звук повторился, напоминая рычание зверя, но, в отличие от известного ему волчьего, это было другим и выражало явную угрозу. Пёс, быстро определив сторону, откуда доносился рык, бросился туда, ловко петляя между скал.

В местечке, где деревья ближе всего подступали к высоким скалам, подножья которых густо проросли кустарниками с благоухающими бордовыми ягодами, он увидел странное животное, издававшее рычание. Оно