Территория тюрьмы - Юрий Прокопьевич Алаев

Вот в этом ресторане под названием «Империя вкуса» (в 90-е в каждом райцентре появились империи – вкуса, мебели, унитазов, – чего хочешь) Таня его и нашла унылым осенним вечером за графином водки и стейком.

Он даже не сразу понял, кого окликает эта сухощавая, в замшевой курточке нараспашку, женщина и кто она вообще.

– Боря! До тебя не докричишься!

– А?

Он поднял голову от тарелки и долгую секунду смотрел на едва заметно пульсирующую на шее женщины жилку, не веря в реальность происходящего.

– Ты что, – она будто испугалась, – не узнаешь меня, так сильно изменилась?

«Нет, – подумал он, – нет. Но тетя Поля – какая заботливая мать…»

– Таня. Я узнал, – проговорил немеющим языком. – Присядешь?

Она присела, кинув курточку на соседний стул, нервно оглянулась на официантов, он молчал.

– А я вот, – заговорила торопливо и весело, – прилетела на пару дней, маму с папой повидать, квартиру их посмотреть, я же не была там… – Осеклась, и после паузы: – Ну что ты молчишь?! Да, все так: развелась, почти год уже, да, мама подсказала, где тебя найти, – мне уйти?

– Не надо, Таньк, – ответил он, чувствуя, что расклеивается, – посиди со мной, давай выпьем.

Ну вот зачем она нашла его, зачем он попросил ее остаться, – оба же понимали, что десять лет назад не отмотать, что ничего из этого не родится, – и про воду, в которую дважды, знали, и про то, что она столичная, а он провинциальный вахлак, – про все; взрослые тридцатилетние люди. Но сидели, вязали не склеивающийся разговор, пили, и потихоньку, мало-помалу, что-то стало оживать – в ней, в нем, все больше размягчающемся, в туманящихся их бедных головах…

– Бурь, – вдруг сказала она с той интонацией (она так звала его иногда, насмешливо-поощрительно, после близости), – Бурь, а помнишь, как мы молоко с клубникой трескали?

– Таньча, – ответил он, растрогавшись чуть не до слез, – хорош, пошли домой.

И они пошли, но у порога она остановилась и отказалась войти.

Светка закрыла дверь

В пятницу они крепко выпили у сватьев, и в субботу Петр Сергеевич решил поправить глазки, как он это называл, благо супругу тоже потряхивало и она не стала сильно возражать.

Он выудил из «темной комнаты» (чуланом в новой-то трехкомнатной квартире язык не поворачивался ее называть) две трехлитровые банки, не торопясь ополоснул их и так же степенно пошел в чипок под названием «Пенный берег», где продавали пиво в розлив.

Выбор, надо сказать, в чипке был приличный, во всяком случае по названиям, но Петр Сергеевич с некоторых пор отдавал предпочтение не каким-то там «гёссерам» или «будам», а чувашскому «Уяв». Он его распробовал и пришел к выводу, что пиво было вполне себе по цене/качеству: недорогим, в меру хмельным, а вдобавок способствовало укреплению семейных уз, – Надежда Петровна, урожденная Яковлева, была родом из чувашских Урмар, и то, что мужу полюбился ее родовой, можно сказать, напиток, согревало ее довольно холодное уже сердце.

Правда, завсегдатаи «Пенного берега» пользовали такие рифмы к слову «Уяв», что Надежда Петровна, когда увязывалась сюда за мужем, неизменно фыркала возмущенно, а на обратном пути втолковывала Петру Сергеевичу, что это ее «просто коробит» и нечего сюда ходить! Да, коробит! – она так и говорила.

Вообще, эти время от времени возникавшие «оттопыренные мизинчики» супруги удивляли и забавляли Петра Сергеевича. Когда они познакомились, она была простецкой девятнадцатилетней девчонкой из чувашского райцентра, недоучившимся бухгалтером (техникум накрылся в 1992-м, вместе с СССР), мыкавшейся по частным продмагам, проще говоря, кибиткам, – то продавцом, то кассиром, и ничего даже близко не намекало, что она мнит себя белой костью. А прошло двадцать пять лет, и откуда что взялось! (Впрочем, однажды Петр Сергеевич задумался было – не от очкастого ли бухгалтера «Пятерочки», в которой Надежда Петровна работала на кассе последние семь лет, но тут же прогнал эту глупую мысль.) Сам же Петр Сергеевич всю жизнь знал, что главное – не заблуждаться и делать что положено. Получив перед армией профессию шофера и счастливо дембельнувшись из ГСВГ в 1987 году, до того, как их позорно погнали из Германии, он не выпускал из рук баранку, дослужившись от таксиста до личного водителя хозяина солидной стройкомпании. И если уж на то пошло, то у Петра Сергеевича было больше возможностей щегольнуть манерами или там разными словечками: за годы работы с шефом насмотрелся и фраков, и кувертов в дорогих банкетных залах, – да много чего! Но нет: молчание – золото. А результат вот он: «трешка» в новой многоэтажке под беспроцентную рассрочку на пятнадцать лет! Умеет шеф подбирать и удерживать кадры – не отнимешь.

Похмеляться они расположились на лоджии, с недавних пор украсившейся дачным мебельным набором «Бристоль» – деревянным столиком с двумя креслами, особо эффектно смотревшимся со двора, сквозь панорамное остекление. Размышляя над жизненными ценностями и чувствуя, как по телу разливается дремотное хмельное тепло, Петр Сергеевич посасывал пиво и поглядывал на супругу, не забывавшую не только прихлебывать из фирменной чешской литровой кружки, но и подкладывать мужу ломтики сочного копченого жереха. Выглядела она, сидючи в кресле в расшитом байковом халатике, богато, не отнимешь.

Жена меж тем притомилась, откинулась на спинку кресла и тихо засопела – задремала. И у Петра Сергеевича глаза начали было закрываться, но тут боковым зрением он увидел что-то… что-то…

Он повернул голову к двери на лоджию. Там, приплюснув нос к стеклу, стояла и смотрела на них белобрысая пятилетняя девочка – Светка, внучка.

– Светка, привет! – встряхиваясь, бодро проговорил Петр Сергеевич. – Встала?

Та моргнула согласно, продолжая молча рассматривать их, как рыба в аквариуме.

– Заходи, – поощрил внучку дед, – жереха хочешь? Вкуснющий!

Светка отлипла от стекла и медленно потянула ручку двери вниз.

– Внучка, ты не так делаешь, надо вверх, а наоборот – закроется.

Девочка, так же, по-рыбьи глядя на него, повернула ручку вниз до упора, повернулась и исчезла в глубине кухни.

«Вот несмышленыш же», – подумал Петр Сергеевич, но почувствовал при этом что-то неприятное. Пространство лоджии вдруг сузилось, обретя резкие границы: шаг туда, шаг сюда – и всё! Петр Сергеевич посмотрел во двор, там было пусто и пасмурно, утро только занималось. Он подошел к двери, поторкался – нет, заперта как положено, с присосом. (Опять какие-то водные ассоциации возникли в голове – теперь с подлодкой, хотя он их только по телику видел.) «Вот глупость-то», – усмехнулся, бодрясь, сел, налил себе еще пива, глотнул…