Территория тюрьмы - Юрий Прокопьевич Алаев

– Нет проблем, Толик, – откликнулся Жека и посмотрел на Вову. Тот, поморщившись, отрицательно качнул головой. Жека помедлил и все-таки выпил – залпом.

Бражка оказалась ядреной и напитанной какими-то пряными и горчащими вкусами. Помакав хлеб в томатный соус, Жека закусил, затянулся сигаретой, и тут его что-то тупо и сильно хватануло по затылку – комната качнулась перед глазами; откуда-то издалека, как сквозь вату, донесся голос Толика:

– Пробирает?! Давай еще махнем, заторчим, я щедрый сегодня…

Жека видел, что Вова, заинтересовавшись, принюхался к бражке и тоже выпил – с полстакана, видел, как прыщавая повалилась на кровать, засыпая, видел, что ему льют в стакан очередную порцию бурдымаги, но все это очень медленно, долго… что-то вокруг повизгивало, стул под ним вдруг начал оглушительно скрипеть…

– Толик, что за музон, бля? – проговорил Жека, подавляя спазм в желудке. – что за музон? Давай!

Они снова выпили залпом, Жека попытался встать и повалился со стула.

Он очнулся оттого, что знакомый голос прокричал ему в ухо: «American boy, American girl, Most beautiful people in the world!» В комнате гремела музыка, Вова и Толик сидели за столом обнявшись, пьянущие и ревели в унисон Моррисону, не попадая в ноты, путая слова, но абсолютно довольные собой и своими талантами.

– О! – Толик увидел, что Жека открыл глаза. – наш хироу опять с нами. – Вова шаловливо сделал Жеке ручкой, тот вяло отмахнулся и с трудом сел на койке, мимоходом отметив, что валялся вместе с Толикиной девицей. Она, впрочем, продолжала спать мертвым сном.

– Что это было? – спросил Жека, пытаясь прийти в себя и соображая, что пьян насквозь, до последней клетки.

Толик сфокусировал на нем взгляд и вдруг залился смехом:

– Что было, что было! Еще есть! Еще… как там, Вова? Не сгинела! Примешь стакашок, скажу, а нет – наизнанку тебя вывернет, бля буду!

– Кончай, Толик, – с трудом выговорил Вова хриплым от песнопений и выпитого голосом. – Нам еще на вокзал… То есть мне, но…

– Вова, – спросил Жека тоже осипшим голосом, – а сколько времени? Я ни хрена сориентироваться не могу.

– Времени? – добродушно переспросил Вова, ворочая на запястье часы, и переменился в лице. – Ни хрена себе! Толик, всё, – Вову качнуло, но он устоял, – всё, мне пора, я пошел.

Он пошарил по карманам и посмотрел на Жеку:

– Друг, ключи у тебя?

Жека тоже поднялся (его качнуло посильнее, но и он устоял) и тоже принялся шарить у себя по карманам. Ключей не было.

Следующие пять минут они обшаривали стол, ползали под ним, перетряхивали кровати (Толик следил за ними тупо-сочувственно, поминутно расплываясь в идиотской улыбке и не переставая поедать пирожные), – ключей не было.

Потом все трое вывалились в коридор и принялись толкать и дергать дверь в их 501-ю; Вова сообразил, что язычок замка можно попробовать отжать ножом, – по очереди, пыхтя и толкаясь, они пытались сделать это, – дверь не поддавалась.

Вернулись в комнату Толика. До поезда оставался час с небольшим. Толик опять налил всем бражки – «на раздумье». Не понимая, что делают и что делать, все выпили. Жеку замутило, а Вова вдруг навалился животом на подоконник.

– Блевантин! – взревел от радости Толик, смех буквально распирал его…

– Урод! – закричал на него Жека, чувствуя, что его действительно вывернет сейчас наизнанку. – Отвали!

– Мужики, я полез, короче, – объявил Вова.

– ??

– Тут по карнизу можно пролезть, всего-то метра три, а там окно открыто, я точно помню.

Жека молча смотрел на него, плохо понимая, что значит «по карнизу», – пятый этаж все-таки, но Толик идею воспринял вполне деловито.

– Торчим, чуваки! – провозгласил он и икнул. – Счас, у меня веревка где-то была, подстрахуем!

Вова посмотрел на него сумрачно и буркнул, трезвея:

– Намылить не забудь. – И шагнул в окно.

Какое-то время он сидел верхом на подоконнике, потом, нащупав ногой карниз, перенес за окно вторую ногу… встретился с Жекой глазами…

– Друг, – сказал Жека, едва шевеля мертвеющими губами, – друг, не стоит.

Вова усмехнулся, и тело его сдвинулось вправо, за границу окна. С полминуты рука держалась за откос, потом исчезла, послышался шорох, потом все стихло, потом снова шорох… Грузный, пьяный, настырный Вова полз, втирая живот в холодный кирпич стены, к своему окну. Шажок по карнизу шириной в полкирпича вдоль, приставил вторую ногу. Еще шажок… Сердце колотилось одновременно в груди и в горле, дыхания не хватало, но он полз. Жека и Толик стояли у окна, не решаясь выглянуть, только слушали. Толик держал в руках отысканную веревку, глаза его были белы. Жека смотрел то на Толика, то на светлеющее небо за окном, вслушивался и не слышал: обух снова приложил его по затылку, все качалось перед глазами, волнами накатывали тошнотные позывы…

– Что это было, Толик? – тихо и зло спросил Жека, сглатывая. – Чем ты нас напоил?

– А… – Толик повернул к нему свои глаза, зрачки вернулись на место. – а-а, – повторил он безразлично. – скажи? Никаких грибков не надо. Бабка у нас одна замухоривает такую бражку. Не знаю на чем. Говорят, помет добавляет.

– Помет?!

– Ну да, куриный, что ли… Вуду, бля. – и Толик опять захихикал.

В это время раздался звон разбитого стекла, вскрик, снова посыпалось и звякнуло (где-то внизу, на асфальте), скрипнула рама… Жека, шагая как истукан, пошел в коридор; Вова стоял перед ним у открытой изнутри двери, треники его были разорваны на левой ляжке, по ним текла кровь.

– Здоро́во, друг, – прохрипел Жека. – ты чего же порезался-то?

– Да? А окно закрыто было, – сообщил Вова, – саданул вот коленкой и не рассчитал. – (Какой коленкой, мелькнуло в голове у Жеки, как он мог там ногу задрать?) – Ну давай, ты проводишь?

Они наспех перемотали Бобу ногу куском простыни, он переоделся, Жека подхватил чемоданчик, и оба ссыпались по лестнице на улицу. Потом они бежали по этой своей чертовой тупиковой улочке на магистральную, их мотало из стороны в сторону, легковушки летели мимо, наконец одна притормозила, они ввалились в машину и помчали.

Раздолбанная «нексия» подлетела к вокзалу, когда до отхода поезда оставались минуты, друзья снова побежали, Вова вдруг захромал и начал отставать, Жека обернулся, отыскивая его взглядом, и не увидел. А в следующий миг что-то подбросило Жеку и швырнуло на заплеванный асфальт, – лицом, пьяной его разламывающейся головой.

…Он сидел на асфальте и тупо смотрел на лежащий рядом развалившийся дерматиновый Вовин чемоданчик. Белая шелковая сорочка лежала сверху, и сквозь ткань, пропитывая ее все гуще, проступало что-то красно-коричневое, как кровь. Жека слышал какие-то голоса (вокруг стали собираться зеваки), голова его гудела, один глаз, заплыв, почти не видел,