Карл Любезный - Владимир Васильевич Москалев

восседал — кто бы мог подумать! — архиепископ Лионский в бордовой мантии, подбитой мехом горностая. Многие недоумевали: откуда он взялся, кто его приглашал и, главное, зачем? Столь высокопоставленная особа появлялась за королевским столом лишь во время больших церковных праздников или по случаю юбилея коронованных особ. А тут…

Человек он был строгого нрава, любил порядок, во всем знал меру. Улыбался он редко, в основном после трапезы, и не имел привычки, сидя за столом, смотреть по сторонам. Нынче же, вместо того чтобы сидеть не двигаясь в ожидании первого блюда, которое вот-вот начнут разносить, прелат, повернув голову и насупив брови, глядел на двух шутов за королевскими креслами, в пестрых одеяниях и в колпаках с бубенчиками. Возражений против их присутствия он не имел, однако как духовное лицо недолюбливал людей такого сорта.

Известно было, что шуты любили посмеяться над церковниками, и им это не возбранялось. Кроме этого они могли не посещать церковь (что, собственно, они и делали), а потому святые отцы всегда с известным предубеждением и опаской относились к фиглярам, считая их безбожниками и чуть ли не еретиками.

Оба шута заметили этот взгляд и, растянув рот до ушей, отвесили в ответ на это неуклюжие поклоны. Архиепископ помрачнел и отвернулся: была охота глядеть на двух паяцев.

Но что-то долго не несут суп — из телятины, со специями и овощами. Любимое блюдо архиепископа. За столами стало наблюдаться легкое волнение. Темы иссякли, глазеть друг на друга надоело, пора бы уже и делом заняться. Ну а потом — снова музыка и бал в честь знатного гостя.

Но вот, наконец, в конце зала показалось, все более удлиняясь, торжественное шествие специалистов по приготовлению пищи, возглавлял которое сам главный повар — мэтр Жиль Пелер. Неторопливо, чинно он подошел к столу, где восседала венценосная чета, и поставил перед ней разрисованную античными сюжетами супницу, которую до этого нёс перед собой на вытянутых руках.

Архиепископ медленно повернул голову, поглядел в сторону шествия. Взгляд упал на повара. В то же мгновение лицо прелата внезапно исказилось, благодушная улыбка сменилась гримасой отвращения и гнева. Он стукнул кулаком по столу. Вмиг кругом воцарилась тишина.

— Это кто? Ваш главный повар?! — грозно сдвинув брови, сверкнул глазами архиепископ, обращаясь к королю и указывая кивком на человека в белом колпаке с усами и огромной бородой.

Король выразил удивление:

— Не понимаю причину недовольства вашего высокопреосвященства, читаемого на вашем лице. Чем оно вызвано?

— Бородой вашего повара, государь! — устрашающе загремел прелат, поднимаясь и указывая рукой на оторопевшего мэтра Пелера.

Все взоры устремились в направлении представителя Церкви и двух высоких королевских кресел. Актеры, только что начавшие разыгрывать интермедию, застыли каждый в своей позе, выжидающе глядя на короля.

— Отчего слуги позволяют себе предстать перед своим повелителем в столь омерзительном виде? — продолжал между тем архиепископ Лионский. — Кто позволил им обрастать подобно обезьянам? Почему ваше величество не прикажет им выбривать подбородки?

— Выбривать подбородки? — с наигранным удивлением переспросил Карл. — Но зачем? Впрочем, помнится, такую моду ввели при дворе мой прадед, а за ним мой отец.

— Клянусь мощами всех святых, мудрые были государи! — стукнул посохом об пол архиепископ. — Ибо что есть борода, как не скопище вредностей и непотребностей для тела человека, для его крепкого духа! Воистину, сборище хлама, всевозможного мусора — вот что есть борода! В нее, как в напольный ковер, набивается дорожная и комнатная пыль; в ней застревают крошки от еды и оседают соус и жир. Все это способствует появлению и размножению заразы и всякой иной дьявольской гадости в виде… в виде чего, мэтр Фюме? — повернулся прелат к медику. — Объясните государю и придворным, какой вред может быть нанесен телу человека из-за его лености, из-за его нежелания регулярно выбривать подбородок.

Мэтр Адам Фюме, всегда выступавший против ношения бород, поглядывая в сторону повара, с жаром заговорил:

— Согласно Гиппократу борода — не что иное, как отхожее место, где из-за пыли, грязи и пищевых отходов живут такие паразиты, как мелкие жучки, личинки насекомых и различные черви. Человек сам не замечает, как вся эта зараза с его бороды сыплется к нему в суп и попадает на куски мяса, с коих капает жир. Как не возникнуть болезням, которые гнездятся в том месте, что называется бородой и что на самом деле является не чем иным, как настоящей помойкой?

Архиепископ вновь выразительно вытянул руку в сторону бледного и перепуганного повара:

— И этот человек намерен разливать по мискам суп, в то время как с бороды его в эти миски падают черви, блохи и другая паразитная нечисть!

Несчастный повар готов был провалиться сквозь землю. Мысленно он уже простился со своей бородой, при этом не без страха думая о том, как бы его борода не утащила с собой за компанию и его голову.

Король бросил на него тяжелый взгляд, покосился на супницу, на блюда, разложенные на столе, и посмотрел на медика, словно спрашивая того, не сорвется ли с его уст еще какой-нибудь весомый аргумент в пользу бритого подбородка. Восприняв это как несомненный знак к продолжению обличительных выпадов против «рассадников заразы», мэтр Фюме продолжал:

— Кроме того, все эти черви, личинки и другие паразиты с легкостью могут перебраться на того человека, который имеет самый прямой контакт с нечесаной, грязной бородой. Я имею в виду дам, с готовностью подставляющих свои губы для поцелуя.

Придворные дамы тотчас всполошились: кое-кто из них с отвращением бросал полный возмущения взгляд в сторону мужчин, другие принялись спешно и дружно обмахиваться надушенными платочками и утирать ими лицо и шею. Небритые мужчины, включая сюда и слуг, нахмурив лбы, опускали головы; иные стали прикрывать ладонями подбородки.

В зале висела гнетущая тишина. Кавалеры не смели поднять глаз; дамы пытливо глядели на лекаря в ожидании новых разоблачительных заявлений. Мэтр Фюме, не видя возражений на свою обличительную речь, зато увидев одобрительный кивок архиепископа, прибавил, опираясь для убедительности на высказывания античных коллег:

— Небезызвестный всем Диоскорид утверждает, что нет ничего страшнее подушки, на которой лежит или лежала голова бородатого человека, ибо на подушке этой поселились мириады микробов, время от времени покидающих эту бороду в поисках нового, подходящего для них жилища. Ночью они пускаются в странствие, переползают на другое тело и могут даже найти себе пристанище в интимных местах человека, в особенности женщин.

Одна из придворных дам вскрикнула, внезапно побледнев; другая упала в обморок, ее вынесли из зала. Архиепископ, проводив взглядом не в меру чувствительную любительницу альковных похождений, с победным