Карл Любезный - Владимир Васильевич Москалев

— Государь, прикажи фиглярам замолчать, — подал возмущенный голос Филипп де Сен-Поль. — Доколе эти двое слабоумных будут глумиться над родовитыми людьми?

Карл в гневе стукнул ладонью по столу:

— Ты не послушал короля, Сен-Поль, так слушай теперь его шута! А когда он кончит, попроси его поделиться с тобой умом, авось он уступит тебе малую толику.

За столами засмеялись. Лицо Сен-Поля залилось краской.

Оба приятеля, переждав, как ни в чем не бывало продолжали:

— Зачем же тогда эти недоумки носят сзади хвосты, как у лошадей и коров? — спросил Пеликэн. — Ведь этак они выглядят смешнее нас с тобой.

Буке ответил:

— Этим они как бы объявляют во всеуслышание: «Вот какой я дурак! Пусть я ничтожен в постели с женщиной, зато ничем не хуже шута — глядите, какие у меня хвосты! Что там корова — у нее хвост сзади, а что там козел — у того борода спереди. У меня же и спереди и сзади! Видел ли кто такое диво дивное?» Один такой хвостатый вызвал однажды смех даже у моей лошади. Представь, едва она увидела его, как громко заржала, оскалив зубы в усмешке.

— Отчего же это она заржала? — с видимым интересом спросил Пеликэн.

— Сначала она никак не могла понять, что это за двуногое существо с таким же хвостом, как и у нее? Она никогда такого не видела. Потом она долго ломала голову над тем, почему у этого двуногого хвост на сзади, как это принято у всех зверей, а на затылке? А заржала потому, что, так и не разгадав загадку, расхохоталась, глядя на такое чудо.

И Буке бесцеремонно уселся на полу рядом с приятелем, после чего оба с вызывающим видом уставились на зятя коннетабля. Тот, вне себя от негодования, вобрал голову в плечи и одарил шутов тем взглядом, каким в 1095 году, на суде, папа Урбан II удостоил представителя секты катаров, громогласно отрицавшего крест, Богородицу и божественную сущность Христа.

Архиепископ, на сей раз довольно благосклонно поглядев на шутов, снова повернулся к королю:

— Сказанное здесь — отнюдь не пустые слова, государь, ибо Церковь проявляет неустанную заботу не только о чистоте веры Христовой, но и о состоянии здоровья своей паствы. Не могу не прибавить к этому, что негоже придворным французского монарха уподобляться мусульманам, носящим все, как один, черные бороды. Вид человека с такой бородой страшит, вызывает отвращение; священник в ужасе осеняет себя крестным знамением, ибо вместо христианина видит перед собой сплошь заросшего черной растительностью еврея или неверного. Сие, однако же, неприменимо к слугам Господа, ибо Христос сам носил бороду. Все же это не значит, что добрые христиане должны в этом походить на Него, ибо Он мессия, коему уподобляться греховно. К тому же Христос носил короткую бородку и ко всему тому светлую, а не темную, как у сарацин.

Он победно оглядел зал и, заканчивая свое выступление, прибавил, для убедительности вновь стукнув посохом об пол:

— Обязываю нерадивых прихожан — тех, кого упомянули, и других — извлечь урок из сказанного и сделать соответствующие выводы, а буде кто не последует совету и реченное здесь примет всего лишь за игру, то врата церкви захлопнутся для того и не будет ему спасения в мире ином.

Архиепископ сел. Какое-то время над столами все еще висело тягостное молчание. Те, над кем смеялись шуты, не поднимали голов, а вскоре и совсем покинули зал. Говорили, на другой же день их уже видели побритыми.

Но не о них рассказ. Гроза, омочив кое-кого холодным ливнем, умчалась, и вновь за столами зашумели и загалдели, а место выбывшего из строя повара занял, как то ему и полагалось, стольник.

Глава 5

В ПОИСКАХ ЖИЛИЩА ГЕСПЕРИД

В разгар веселья, когда актеры сыграли мистерию и закончились выступления акробатов, гистрионов (упражнения с мечами), бродячих поэтов и танцоров и приступили к бальным танцам, Рибейрак неожиданно взял под руку претендента на английский престол:

— Что думает будущий король бывшей империи Плантагенетов о том, чтобы развлечься в более непринужденной обстановке? Бал скоро закончится. Вы отдохнули душой, осталось отдохнуть телом.

Вскинув брови, мнимый сын Эдуарда IV расцвел в улыбке:

— Рибейрак, вы хотите затащить меня в бордель? О, я слышал, что французские жеманницы… то есть, жрицы любви умеют выделывать такие номера, после которых мужчины попадают в плен единственного желания: уже не расставаться с этой прости… то есть, вернее было бы сказать, чаровницей.

— Ах, ваше величество, — воскликнул Рибейрак, нарочито нарекая гостя столь высоким титулом, — речь идет вовсе не о борделе, а об одном уютном гнездышке, где проживают две прелестные феи; на мой взгляд, они не уступят продажным женщинам в их ремесле!

— И вы намерены повести меня туда?

— Почему бы нет? Париж мечтает оставить в вашей памяти самые сладкие воспоминания.

— И… когда же?

— Да прямо сейчас, чего тянуть.

— А это далеко?

— Не то чтобы очень, государь, но и не близко. Это в Университете.

— Ого! Нам предстоит попасть на прием к ректору?

— О нет, на прием к двум богиням любви и красоты, а ректор здесь ни при чем: просто так называется та часть Парижа, где живут эти две очаровательные амазонки.

— Черт возьми, Рибейрак, вы делаете мне воистину пикантное предложение. Но… ведь я король, наследник трона Йорков! Как же я могу?..

— Особы и познатнее вас выходили на охоту и бродили по городским улицам в поисках пленительных пастушек.

Уорбек огляделся и увидел обращенные на него любопытные взгляды членов королевского семейства. Предложение было и в самом деле заманчивым, но покидать дворец не представлялось возможным, ведь празднества устраивались ради него. Так он и сказал Рибейраку, которого с полным правом, с тех пор как они познакомились в Бургундии, стал считать своим хорошим знакомым.

Застолье к тому времени в известной мере развязало языки всем присутствующим, в том числе и двум новым приятелям, переходившим то на «вы», то на «ты». Один из них без церемоний вновь ухватил другого за руку:

— Идем к королю, принц. Ты скажешь ему, что устал, у тебя кружится голова, и всё, чего тебе очень хотелось бы, это отдохнуть, одним словом, прилечь. Тебе выделят роскошные апартаменты, приставят слуг, и ты сделаешь вид, что надолго скроешься с глаз. Потом я выведу тебя потайным ходом, и мы втроем отправимся на свидание с вечерним Парижем.

— К чему такие предосторожности? Разве нельзя уйти открыто?