Карл Любезный - Владимир Васильевич Москалев

— Эй, — окликнул его Этьен, — скажите, как называется улица, на которую вы повернули?

Человек оглянулся, буркнул: «Кукольная» и проследовал дальше.

— А где Камень — Сарацину? Далеко это?

Прохожий махнул правой рукой и исчез.

Все трое возобновили путь. И вот, шагов через пятьдесят или немного больше — новый перекресток.

— Должно быть, это здесь, — жизнеутверждающе объявил Рибейрак. — Надеюсь, черт возьми, что мы пришли.

— И снова не у кого спросить, — промолвил Этьен. — Но, кажется, на самом первом доме есть надпись. Попробуем разобрать.

Он подошел ближе, некоторое время вглядывался в стену, на которую падал неверный свет из окна стоящего напротив дома, наконец негромко произнес:

— Эта улица называется Змеиной.

— Черт бы ее побрал! — проворчал Рибейрак. — Долго нам еще бродить по этому лабиринту Дедала? Но следующий перекресток на этой проклятой улице непременно окажется нашим, чтоб мне вариться в котле у сатаны, если не так!

Им повезло. На третьем перекрестке им попалась на глаза группа студентов, с песнями пересекавшая под углом улицу Отфей. Уверенный в победе над Дедалом, Рибейрак весело крикнул студентам:

— Эй, юноши, где это мы? Ведь это улица Камень — Сарацину, не правда ли? — И он указал рукой влево.

— Нет, мессир, вы ошиблись, — столь же весело ответил один из школяров. — Камней здесь нет; последний полетел в сарацина пару веков назад. Это улица Проходная.

— Будь оно проклято! — выругался Рибейрак. — Богомерзкий квартал! И дома походят один на другой, как семечки подсолнуха. Как аборигены не путаются в них — ума не приложу. А где же эта улица, с камнем для неверных? — крикнул он вдогонку студентам.

Те в ответ махнули руками куда-то в сторону ворот Сен-Мишель.

— Друзья мои, я слышу, как трещат дрова, — поднял для убедительности палец Этьен.

— О, а я вижу, как черти подтаскивают котел, в который они уже готовы бросить нашего проводника, — вторил ему Уорбек.

— И чем скорее мы уйдем с этого места, тем больше вероятность того, что черти, устав, бросят свою ношу! — воскликнул Рибейрак. — Вперед, друзья мои! — И он вытянул руку в направлении длинной, злополучной улицы Отфей. — На этот раз осечки быть не должно.

— Только ты уже не клянись, иначе подопечные Вельзевула с удвоенным усердием возьмутся за работу.

— Хорошо, что в домах горят свечи, — заметил наследный принц Йоркский. — Не будь этого, мы заблудились бы в потемках, как в дремучем лесу.

Вздохнув, они отправились дальше. Рибейрак молчал. Словно одержимый, он упрямо шел вперед, напряженно вглядываясь в темноту, царившую слева. Казалось, ошибись они вновь, и он, в лучшем случае, не двинется с места; в худшем — избавит чертей от их тяжкого труда и сам прыгнет в котел.

Но вот впереди, слева, показалась прогалина между домами. Новый перекресток. Рибейрак остановился и с победным видом оглядел спутников.

— Этьен, — произнес он, — несешь ли ты все еще с собой топор? Да? Тогда смело можешь рубить мне голову, если эта улица, что слева, не выложена из камней для сарацин.

Они постояли, поглазели по сторонам, подождали, но пешеходов не было видно. Не представлялось возможным и разобрать надпись на стене ближайшего к ним дома. Наконец, после тщательного и придирчивого осмотра, возблагодарив небо за то, что дождем не смыло мел, Этьен и Уорбек разобрали-таки корявые буквы. Рибейрак, покусывая губы, с беспокойством смотрел на них.

Прочитав, они отошли и молча воззрились на своего гида. Тот стоял ни жив ни мертв и, словно осужденный на казнь, с трепетом ожидал оглашения приговора.

— Хорошо, что по дороге я где-то обронил топор, — промолвил Этьен. — Я не смог бы… Филипп, я спас тебе жизнь, не забудь же этого.

— Увы, мой друг, — печально и тяжело вздохнул наследный английский принц, — но этой улице впору называться Руби Голову, хотя у нее не менее страшное название: Режь Глотку[26].

Рибейрак разразился проклятиями.

Уорбек многозначительно прибавил:

— А может быть, такой улицы и в помине нет?

И услышал бурное возражение:

— Да ведь тот, в шапочке, махнул рукой в эту сторону!

— Его жест мог означать совсем иное: дело ваше дрянь, ничего вам здесь не найти.

— А студенты? — не сдавался Рибейрак. — С какой стати им вздумалось бы нас обманывать?

— Этот народ вообще веселого нрава. Отчего бы не пошутить над тремя ненормальными, разыскивающими то, чего не может быть?

— Филипп, — резонно произнес Этьен, — а эта дама по имени Антуанетта, случаем, не из балагана странствующих актеров, любителей отпускать шуточки? Не смеется ли она сейчас в обществе подруг, глядя из окна одного из домов, как двое придворных короля Карла Восьмого в компании с английским королем пытаются разобраться в основах градостроения южной части Парижа?

— Однако вам как придворным это простительно, — усмехнулся Уорбек, — но кто скажет, на кой черт будущему королю Англии знать, сколько перекрестков в городе Париже, на улице Высокого Листа?

— И все же у нас еще есть шанс, — с оптимизмом воскликнул Рибейрак, указывая рукой на юг, туда, где кончалась злополучная улица, на что указывали ясно различаемые при лунном свете ограда и высокая колокольня монастыря Кордельеров. — Впереди, если верить своим глазам, еще две улицы: одна — вдоль ограды монастыря, другая — ближе к нам. И эта, что ближе, — клянусь пяткой сатаны! — и есть искомая улица, будь она трижды неладна.

— На чем же основываются эти ваши убеждения, Рибейрак? — полюбопытствовал любитель престолов.

— На том, что впереди, в конце нашего пути, улица носит название этого монастыря, иначе и быть не может, следовательно, наша улица — та, что лежит меж нами и храмом Божьим. Она последняя, но если окажется, что и в этот раз нам не повезло…

— Если последний объект нашего внимания явит абсолютную непричастность к нападению на сарацин, то, — развел руками Этьен, — останется пожалеть, Филипп, что красотку у церкви Святого Андрея ты видел в первый и в последний раз в жизни.

— Клянусь ослиными ушами сатаны, мне было бы чертовски жаль.

Они дошли до предпоследнего перекрестка, повернули налево и в молчании остановились. Картина, представшая их взору, не вселяла никакой уверенности в то, что они достигли желанной цели. Кругом царил таинственный, зловещий полумрак. Темные, местами поистине уродливые дома неприветливо глядели на незваных гостей с обеих сторон улицы, пока что хранившей в тайне свое название. Похоже, она и не торопилась раскрыть ее, если судить по тому, что все вокруг будто вымерло, не слышно было даже шума, доносящегося порою из окна какого-нибудь дома.

На одном из них, первом, начертанная, по-видимому, обломком известняка,