Когда была война - Александра Арно

осваиваться на новом месте. Направление на новое место службы Виктору пришло недавно – всего неделю назад. До этого он служил в Александровке, где они и отпраздновали скромную свадьбу. Народу, правда, собралось много – вся деревня. Даже за столами не помещались, пришлось позаимствовать у соседей дополнительные. Веселились, пили и танцевали до утра, и никто не хотел уходить с праздника – ведь он был первым после начала войны. И ничего, что не хватало угощений, ничего, что ни у кого не нашлось новых, не залатанных и не перелицованных нарядов. Зато наступило щедрое лето и ушла война.

А спустя почти год, в конце апреля, муж сказал ей, что они переезжают. В Севастополь. Надолго. Она даже сможет пойти учиться, как мечтала.

Катя распахнула высокое окно, впуская прогретый солнцем майский воздух. Внизу, во дворе, шумела детвора, две женщины развешивали на верёвках только что выстиранное бельё. Саша с визгом носилась по комнатам, подпрыгивала, рассматривала многочисленные статуэтки, картины, настенные и напольные часы, мебель. В углу, в большом лепном вазоне, росло раскидистое дерево с сочными заострёнными листьями. Катя коснулась пальцами гладкого ствола, осторожно погладила его. Красивое.

– Мама, фто это? – спросила Шуня, показывая на чёрную тарелку на стене.

– Радио, – ответила Катя и, подойдя к нему, потянулась к выключателю. – Ну-ка, что там передают?

Она мельком глянула на часы. Почти пять вечера. Поздновато для работы, но супруг мог задерживаться и до десяти, и до одиннадцати, порой бывало и до полуночи мог сидеть в своём кабинете над какими-то бумагами. Катя не перечила. Работа есть работа.

– …Главнокомандующего по войскам Красной Армии и военно-морскому флоту, – заговорило радио строгим голосом диктора Юрия Левитана. – Восьмого мая одна тысяча девятьсот сорок пятого года в Берлине представителями германского верховного командования подписан акт о безоговорочной капитуляции германских вооружённых сил.

Катя замерла, чутко прислушиваясь к каждому слову. Сердце тревожно сжалось и теперь мелко подрагивало в груди.

– Великая Отечественная война, – бесстрастно продолжал Левитан, – которую вёл советский народ против немецко-фашистских захватчиков, победоносно завершена, Германия полностью разгромлена.

Воздух вдруг пропал. Катя поднесла руку к горлу, чувствуя, как по лицу текут горячие слёзы. Она с хрипом втянула в себя воздух и сдавленно всхлипнула. Глаза застилала пелена солёного тумана.

– Мама! – забеспокоилась Саша и дёрнула её за рукав. – Мама, посему ты пласешь? Мама!

Катя подхватила её на руки и закружила.

– Товарищи красноармейцы, краснофлотцы, сержанты, старшины, – говорил голос Левитана, – офицеры армии и флота, генералы, адмиралы и маршалы, поздравляю вас с победоносным завершением Великой Отечественной войны!

– Война кончилась! – задыхаясь, не веря самой себе, прокричала Катя. Сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. – Мы победили, Шунечка! Победили!

– Победи-и-и-или! – завизжала вслед за ней Саша.

Они радостно хохотали, прыгали, танцевали. Катя снова и снова покрывала её лицо поцелуями, с такой силой прижимая к себе, что дочь кряхтела. Победили!

Затрещал на столе чёрный глянцевый телефон. Катя схватила трубку.

– Война кончилась, – сказал Виктор.

– Кончилась, – эхом повторила Катя.

Он помолчал. В трубке слышались слабый треск и помехи. Откуда-то прорывались отдалённые голоса, и Кате казалось, что они кричат взахлёб и наперебой: «Мы победили! Мы победили!»

– Я люблю тебя.

– Я люблю тебя больше.

– Ты самая искренняя и настоящая из всех, кого я встречал. – Катя понимала по его голосу, что он улыбается. Той самой мягкой тёплой улыбкой, которую она успела до безумия полюбить за год их брака. – В тебе нет ни капли фальши.

Саша вовсю прыгала по комнате, кружилась, раскинув руки, и заливисто хохотала. Тихо качало листьями дерево, колыхался от ветра белый тюль. Солнце лучилось тёплым золотым светом. Катя смахивала со щёк слезинки дрожащими пальцами. Она ещё не сказала Виктору, что носит в себе их ребёнка – потому что сама узнала об этом недавно, и всё как-то не подворачивался подходящий момент, когда они останутся наедине.

Ребёнок, который будет жить в мире. Она обязательно скажет о нём вечером.

Тогда, в сорок первом…

– Ирка, ну ты дура, что ли?

Гоша с возмущением глядел на неё. Она сощурила глаза, поджала губы и скрестила руки на груди.

– Это ты дурак!

Он с глубоким вздохом пригладил ладонью густые волосы.

– Прекрати.

– Нет, это ты прекрати! – с вызовом ответила Ира и вздёрнула свой узкий маленький подбородок. – Не я начала!

– Да как ты не понимаешь! – Гоша снова пошёл в разнос. – Ты… ты чёрт в юбке, вот ты кто!

Она надвинулась на него разъярённой фурией. Глаза её угрожающе поблёскивали, обтянутая клетчатой тканью платья грудь высоко вздымалась. Ира просто кипела от негодования. С унылого серого неба сыпался мелкий колючий дождик, уличные фонари мигали масляными жёлтыми глазами и, словно рапиры, скрещивали на мокром тротуаре свои длинные тонкие тени. Рубашка намокла и прилипла к телу, но Гоша даже не замечал этого, как и пронзающего холодного ветра. Внутри бурлил яростный вихрь. Из-за какой ерунды ведь они ругаются! Весь этот спор с взаимными оскорблениями – всего лишь из-за того, что он не успел в театр к началу спектакля.

И вот теперь Ира стоит перед ним, похожая на мегеру, рвёт и мечет. Распущенные по плечам рыжие волосы слиплись и повисли толстыми жгутами, на лице блестят дождевые капли, а в глазах, всегда таких ласковых и весёлых, пляшут дьяволята. Никогда прежде Гоша не видел Иру такой.

– Хватит, – снова попытался он утихомирить её. – Ну не пошли сейчас, завтра пойдём. Глупость же, Ир.

Она опустила голову и всхлипнула. Гоша взял её за плечи и попытался заглянуть в лицо.

– Ну чего ты так расстраиваешься? Не последний же спектакль в жизни. А хочешь, завтра пойдём… – Он задумался. – Куда ты хочешь пойти?

– Никуда, – прошептала Ира и вдруг обхватила его за шею обеими руками и прижалась всем телом. – Прости меня… я что-то… не понимаю, что на меня нашло…

Гоша нежно погладил её по мокрым волосам.

– Ничего. Идём уже куда-нибудь, а то так и заболеть недолго.

Но дождик вдруг кончился. Вечернее небо расчистилось и с его тёмного шёлка на землю глянула чистая луна – жёлтая, как кусок сыра, и бесконечно печальная. Гоша взял Иру за руку, и они без слов побрели по узкому московскому тротуару. Ветер тоже утих, только дул лениво на небольшие лужицы под ногами, играл мелкой рябью и отблеском фонарей на их поверхности.

– Я, правда, после спектакля хотел… – начал Гоша и запнулся.

– Что хотел?

Он остановился, развернул её лицом к себе и посмотрел в ясные глаза.

– Ты будешь моей женой?

– Буду, – тут же