Когда была война - Александра Арно

Они побрели дальше. Темнота горела квадратами окон многоэтажек, вспыхивала фарами редких автомобилей.

– А когда свадьбу устроим? Ты как хочешь?

– Не знаю, – пожала плечами Ира. – Наверное, лучше летом. В июле. Как раз бабушка из Анапы приедет…

***

– Пропустите! – задыхаясь, кричала Ира. – Пропустите!..

Пробиться сквозь плотную толпу рыдающих женщин не получалось. Ира как могла протискивалась вперёд, усердно работая локтями. В университетском дворе, что бы назначен сборным пунктом для новобранцев, царила неразбериха: оркестр громко играл «Прощание славянки», толпились люди, одетые кто во что горазд, тарахтели моторы крытых полуторок. Будущие солдаты запрыгивали в них, махали руками женщинам у забора – наигранно бодро и весело, с улыбками и смехом.

Ира нагло отпихнула невысокую полную женщину и прорвалась вперёд, скользнула за калитку и со всех ног помчалась к одной из машин. Гоша уже сидел в кузове, держа на коленях вещмешок.

– Гоша!

Он увидел её, вскочил, пробрался к краю и спрыгнул на землю. Она повисла у него на шее, заливаясь слезами. Его руки крепко обнимали её за талию.

– Ты не реви только, хорошо? Я вернусь.

– Возвращайся, – сиплым от слёз голосом попросила она. – Обязательно.

– Вернусь. – Он погладил её по распущенным волосам. – Мы же пожениться хотели. Вот и поженимся.

Ира посмотрела на него сквозь солёную пелену слёз. Сердце сжалось в тугой комочек. В полуторку запрыгнул парень в форме с лейтенантскими петлицами, на ходу похлопав Гошу по плечу.

– В машину, боец.

Тот закинул свой вещмешок в кузов и, ещё раз крепко прижав Иру к себе, ловко забрался следом. Машина затарахтела и тронулась с места. Они безотрывно смотрели друг на друга, пока она не скрылась из виду. Ира до боли закусила губу. Страшно хотелось закричать, рвануться следом, забрать любимого оттуда… А может быть, ей всё это снится, и не объявлял Левитан месяц назад ни о каком начале войны?

***

«Моя любимая, самая-самая любимая Ирка! Постоянно думаю о тебе! И, ты знаешь, эти мысли помогают мне здесь, на войне. Наверное, помогают выжить.

Ирка, знаешь, что такое война? Раньше я думал, что война – это бои и сражения, это атаки и отступления. Но нет, нет, нет, это не так! Война, Иринка моя, это постоянное ожидание. Ожидание завтрашнего дня. И ты живёшь постоянно одним только этим ожиданием: что наступит прекрасное завтра, в котором война закончится, и тогда ты вернёшься домой. Я вернусь к тебе, возьму тебя за руку. Это будет завтра, а сегодня, любимая… сегодня – война.

Со снабжением у нас всё плохо, иногда по целому дню не подвозят обед. А однажды в полевую кухню попала фашистская артиллерия, весь обед вместе с поваром размазало по полю…

Желудок подводит от голода порой. Хорошо, что иногда попадаются сёла и деревеньки, там сердобольные жители всегда найдут, чем подкормить. Кто молока даст, кто хлеба. Порой и сами что-то в лесу находим, например, орехи или ягоды какие. Недавно вот один парень сдуру объелся диких зелёных яблок, и потом мы его весь день не видели. Сидел по кустам. Смеялись, конечно…

Немцы шарахают сильно, с яростью. Видела бы ты, как они наступают, с каким бешеным напором! Но ничего, им нашей земли не завоевать. Помнишь, как говорил Суворов? Война проиграна только тогда, когда похоронен последний солдат. А все наши ребята готовы стоять не на жизнь, а на смерть. И я, Ирка, за тебя стоять буду. Я воюю только за тебя. За возможность тебя увидеть. Обнять.

Ты мне, Ир, очень часто снишься. Улыбка твоя снится, волосы твои рыжие-прерыжие – ведьмовские… Я тебя очень люблю, ты это всегда помни и знай. Ради тебя и иду каждый раз в атаку: а вдруг именно этот бой будет решающим и немцев погоним? И не спрашивай, страшно ли. Страшно. На награды мои не смотри, на все эти «за отвагу». Смелость… смелость – это когда никто, кроме тебя, не знает, как тебе страшно.

Через час у нас наступление. Мне нужно немного поспать. Пока написал тебе это письмо, полчаса прошло – пишу без света почти, при лучинке. Извини за корявый почерк. Плохо вижу.

Люблю тебя очень. Твой солдат Гоша».

– И я тебя люблю, – одними губами прошептала Ира. Испещрённый словами листок мелко подрагивал в её тонких пальцах. А за окном кружился в воздухе мелкий снежок, поблёскивал седым серебром. Уютно тикали в комнате часы, тускло светила тёплым светом лампа с оранжевым абажуром.

В письмо была вложена фотография: Гоша смотрит чуть в сторону, уголки губ приподняты в улыбке, а на груди красуются две медали.

Ира сложила письмо и спрятала в ящик письменного стола.

***

– Ирка моя! – восторженно выкрикивал Гоша, кружа её в воздухе. – Иринка!

Она почти четыре часа прождала его на вокзале. Поезд сильно запаздывал, и Ира нервничала всё больше и больше. А вдруг что-то случилось? Вдруг на поезд немцы налетели? Говорят, лупят они дай-то боже – каждый второй эшелон попадает под бомбёжки.

Но поезд пришёл. И она увидела Гошу – повзрослевшего, возмужавшего, в красивой новой форме и в чине старшины. За прошедшие полгода он отрастил небольшие усики, на лице чернела лёгкая щетина. Он стал другим, её любимый: и смотрел теперь по-другому, и говорил. Даже походка изменилась.

Он спрыгнул с подножки вагона, снял с головы фуражку и с улыбкой раскрыл ей объятия. В густых тёмных волосах белели седые прядки, а на правой руке отсутствовал большой палец. Серая шинель, подхваченная на поясе кожаным ремнём, обтягивала широкие плечи, на солдатских сапогах чернели разводы подсохшей грязи.

Ира стояла, не в силах сдвинуться с места, и просто смотрела на него во все глаза, не веря самой себе. Наверное, зрение её обманывает. Наверное, это не он, а кто-то другой, просто очень на него похожий. Гоша двумя широкими шагами подошёл к ней и сгрёб в объятия.

Весь вечер она не могла отпустить его руку. Первая побывка. Как долго она ждала её, ждала их встречи! Ну почему, почему, почему она такая короткая – всего-то пять часов? Разве ж за пять часов успеешь наглядеться?

С другой стороны от него сидела Маринка, его сестра, и сияла от счастья не меньше Иры. Гоша улыбался, искромётно шутил, рассказывал смешные случаи и фронтовые байки, а она просто смотрела на него и молчала. Под сердцем копошился маленький щекочущий комочек. И душа ухала в сияющую золотистую пропасть всякий раз, когда она понимала, как сильно любит его.

***

«Здравствуй, Гоша.

Ну вот, села тебе писать, и даже