Бежала по полю девчонка - Людмила Андреевна Кузьмина

– мамина швейная машинка «Зингер» и сундук. Примыкая к боковым стенам, с обеих сторон стояли привезённая с Ленинска родительская кровать с никелированными шишечками и железная койка для меня. Маленького Генку спать укладывали на сундук в головах родительской кровати, но и Генка, который с осени должен был пойти в первый класс, для сундука уже был велик, ему подставляли на ночь стулья. Ребята – Герка и Женька – ложились спать на пол, между родительской кроватью и моей койкой. Бывало, вставая утром в потёмках и спросонок, я наступала на Женькин живот. А бедная наша бабка поначалу устраивалась на кухне на полу, левее порога входной двери. Потом папка соорудил ей временные полати в углу рядом с печкой. У бабки был застарелый хронический бронхит, ночью ей надо было вставать, вернее, слезать с полатей. Кстати, из-за надсадного ночного кашля она отказывалась спать в общей комнате: не хотела мешать спать остальным.

В общем, надо было срочно строиться, возводить ещё одну комнату, но власти не давали разрешения делать пристройки к дому. Дома соседей стояли почти впритык к нашему дому: пожарники против дополнительной застройки. Тогда папка решил приспособить один из чуланов под жилую комнату, а для этого нужна была дополнительная печка. Разрешение на переделку чулана без изменения общей площади под домом нам дали. И в летнее время закипела стройка. Работа нашлась для всех. Одни большие сени оставили, как есть. От них отгородили досками холодный чулан для вещей и полок для книг. Папка провёл туда электрическое освещение. Из больших сеней через обитые утеплителем двери попадали в крошечную прихожую. Крошечную – так получилось, потому что сложили печку-очаг (сам папка сложил!) для обогрева прихожей и остального помещения второго чулана. От прихожей отгорожена деревянной стенкой не столько комнатка, а малюсенькая спаленка – там размещались только кровать для бабушки и тумбочка. Другая мебель туда не входила. На улицу было прорублено миниатюрное, подслеповатое окошечко, через которое из огорода попадал скудный свет. Попасть в «бабкину комнату» можно непосредственно из прихожей через дверной проём – дверей решили не навешивать, чтобы бабка в своём закутке не задохнулась.

На свободное место на кухне, между печкой и стеной, поставили шкаф для верхней одежды. Этот шкаф мама называла гардеробом. И тут же на стене прибита полка с крючками для бытовой сезонной одежды и головных уборов.

Самая капитальная стройка была затеяна для устройства комнаты, предназначенной старшим братьям. Комнату «выкроили» из чулана, перекрыли потолком, настелили пол, прорубили окно в огород, навесили фанерные лёгкие двери. И начали штукатурить стены комнаты всей семьёй. Во дворе голыми ногами бабка месила в корыте глину – её насыпали в корыто ребята и подтаскивали воду в вёдрах, а между этими занятиями старшие братья пилили доски на козлах по папкиной отметке, то есть нужной длины. Генку сажали на доску, чтобы она «под пилой не вертелась». Мне поручили приколачивать маленькими гвоздиками дранку на стену комнаты. Папка показал, как это делать. Я, правда, вначале попадала молотком по пальцам, но быстро научилась. Да и маленькие гвоздочки мне было сподручнее держать в своих тоненьких пальчиках, и молоточек был лёгонький. Этот опыт пригодился мне потом в студенческие годы, когда на целине нам, девчонкам, дали задание отштукатурить весовую комнату на току.

Ну и мама на мою дранку нанесла сырую штукатурку, а после хорошей просушки побелила стены, затем окрасила масляной светло-коричневой краской пол и голубой краской – косяки, рамы и двери. В этой комнате у стен встали две кровати для Геры и Жени, а у окна небольшой стол. И конечно же, мама постаралась украсить всё наше жилище своими вышитыми и строчёными шторами и занавесками. И жить стало можно.

Но в ближайшую весну у дома выявился один недостаток: угловые венцы дома от времени прогнили, дом стал кривиться, и стены могли рухнуть. Папка решил укрепить все наружные стены. Для этого весь дом обнёс крепким брусом, оставив между стеной и опалубкой небольшое пространство. Потом выписал с бетонного завода машину бетона и заполнил им это пространство. Сделал новую завалинку вокруг дома. Снаружи дом побелили, наличники окон и рамы покрасили в голубой цвет – и дом стал смотреться с улицы нарядно и весело.

Через какое-то время папка во дворе устроил верстак и навес для разных поделочных работ, под навесом небольшая поленница берёзовых дров, в огороде у двух стен дома большие поленницы для отопления дома; дрова папка выписывал из леспромхоза загодя, с учётом долгой уральской зимы. Под окном ребячьей комнаты устроили лежанку, ибо солнце приходило в огород, и почти целый день можно было в летнее время читать-загорать. На лежанку и во двор провели электрическое освещение. И стали мы жить-поживать. Добра не нажили, но родители, приходя с работы, имели удобный кров и тёплый угол; бабка привычно хлопотала по хозяйству, варила и жарила на плите и в печке; мы, дети, нормально учились и окончили школу, после чего все разлетелись кто куда. А когда мы обзавелись собственными семьями, в этом доме успели побывать в гостях и все наши дети, кроме младшего Игорька, и около дедушки с бабушкой их внуки получили свою долю тепла и любви.

Наш дом стоял по адресу улица Пушкина, 65. Потом её переименовали в улицу Романенко в честь борца за Советскую власть в Миассе и зарубленного белыми в 1918 году. Переименование потребовалось, потому что в городе оказалось три улицы Пушкина, и во избежание почтовой путаницы надо было оставить одну. Я очень хотела, чтобы именно моя улица, на которой я живу, носила имя любимого поэта. Пусть переименовывают другие улицы, но и против борца за Советскую власть я ничего не имела против, да и кто меня будет спрашивать?

Улица вела прямиком в городской парк, в котором росли с самого его основания вековые сосны – другой растительности там не было. В центре парка была устроена танцевальная площадка, на которую в летнее время ходила на танцы вся молодёжь и танцевала под духовой оркестр. И я, многогрешная, бегала туда потанцевать, покадриться в старших классах, а то и с кем поцеловаться в более «взрослое», студенческое время, приезжая домой на каникулы.

И запомнился наш первый семейный выход на проспект имени Сталина. Памятник Сталину и название проспекта убрали не сразу после смерти вождя. Мы приехали в Миасс летом 1953 года.

В то время, когда отсутствовало телевидение и по вечерам дома делать было нечего, при хорошей погоде редко кто оставался дома. Старенькие деды