Бежала по полю девчонка - Людмила Андреевна Кузьмина

домой. Временами приезжала мама, один раз приехала моя бабушка, привезла любимое моё лакомство – зелёные стручки гороха из нашего огорода. Я знала от моей бабушки, что в городе живёт её родной брат Степан Пименович Густоев, у которого она остановилась погостить, и в один из дней она взяла меня с собой. Я знала, что дед Степан приехал в Миасс жить из Вознесенки, работал многие годы в старательской артели на местных приисках, обзавёлся собственным домом и осел здесь навсегда. Дом был разделён на две половины, и во второй половине проживала его взрослая дочь Шура со своей семьёй.

Интересно было наблюдать за дедом Степаном и моей бабушкой. Дед был на десять лет старше, и бабушка называла его по имени Степан, очень редко Стёпка. А дед мою бабушку называл ласково Аннушка или Анютка, как старший брат младшую сестру. Пока моя бабка общалась по-родственному со своими близкими, я отчаянно скучала. Потом, помню, моя бабка и жена деда Степана Анна Ивановна пошли погулять, я увязалась с ними, чтобы не сидеть дома. У кинотеатра «Энергия» я увидела афишу кинофильма и запросилась в кино. Бабка уже хотела купить мне билет на дневной сеанс, и пока я буду смотреть фильм, они с Анной Ивановной посидят в скверике и вдоволь наболтаются. Но Анна Ивановна воспротивилась моему желанию. Сказала:

– Да ты что, Аннушка! Как можно девчонку одну отпустить в кино? Я недавно пошла с внучкой сюда, а у меня её враз какие-то парни удёрнули! Стоят за кассой и зубы скалят.

Ну а затем бабушка вернула меня в дом Пермяковых. В чужой семье я жила тихо, ничем не проявляя себя, а внутри бурлили чувства, и не было покоя. К счастью, не все моменты наводили на меня уныние и вызывали отрицательные эмоции. Иногда приходил молодой парень по имени Арнольд, внук сердитой бабки и двоюродный брат Бориса Фёдоровича. Позднее моя мама рассказывала, что при рождении ему дали другое имя – Адольф. Никакой он не был немец, просто в 20–30-е годы была такая мода – называть детей необычными именами. И это ещё что – Адольф! Девчонок называли Революциями, Электростанциями, мальчишек – Владленами (в честь Ленина) или Джонридами (в честь американского писателя Джона Рида, написавшего очерк о нашей революции «10 дней, которые потрясли мир»). Да вот и меня, родившуюся в день рождения Сталина, могли назвать Стали´ной, поддайся моя мама этой моде.

Когда в Германии к власти пришёл Адольф Гитлер, и в воздухе запахло войной, Адольфу Пермякову надо было идти в школу. Родители, понимая, что сына затравят и ученики, и учителя, уговорили знакомую работницу ЗАГСа переписать его свидетельство о рождении, исправив в нём имя Адольф на Арнольд.

И этот вот Арнольд значительно скрасил мою тоску в чужом доме. Он приходил и, не обращая внимания на ворчание бабушки, заводил патефон, и для меня наступал праздник. Звучали не слыханные мною романсы Вертинского, Козина, Петра Лещенко, Вяльцевой. Они давно уже нигде не звучали, словно были под запретом, как неугодные Советской власти. Надо сказать, эстетика Вертинского мне была тогда чужда – я его не воспринимала. Больше других нравился сладкозвучный Вадим Козин. Особенно вот это из романса:

Осень. Прозрачное утро.

Небо, как будто в тумане…

Плакать хотелось от нахлынувших чувств! И не знала я, что любимый всей страной певец в это время жил в Магадане, что в 1944 году он был сослан по официальному обвинению за отказ петь о Сталине и партии. Но были и другие слухи: Козин не был женат, слишком любил мальчиков, говоря современным языком, был гомосеком, а в то пуританское время такой порок уголовно преследовался властями. Но хорошо, что эти слухи не коснулись моей чистой девичьей души. Да и, повзрослев, я думала: ну какой он гомосек, когда так ласково поёт: «Любка, Любушка, Любушка-голубушка». Казалось, что сам певец тает от нежности к ней? Да если и был он геем или кем, но после него остались прекрасные романсы и песни. О человеке надо судить по его делам и тому хорошему, что он оставил после себя людям. А в наше время частенько, говоря о знаменитостях, вытаскивают на свет всё самое грязненькое и порочное о них. Даже Пётр Ильич Чайковский не избежал этих порочящих слухов. Для чего? Чтобы унизить его, поставить на одну доску вместе с нами? Но и нам-то зачем становиться грязненькими? А не лучше ли, наоборот, возноситься в душевной чистоте?

Наш гениальный поэт Пушкин в стихотворении «Герой» сказал: «Тьмы низких истин мне дороже нас возвышающий обман». Искусство – это «возвышающий обман», и этим искусство нам необходимо в противовес «низким истинам» повседневной жизни.

…Наконец, срок моего лечения закончился, за мной приехала мама, и я без сожаления покинула приютивший меня дом. Очень хотелось домой.

Мои родители, особенно папка, как-то написал мне покаянное письмо, что они вовремя не приняли мер для моего лечения, что они чуть ли не виноваты в моей прогрессирующей с возрастом глухоте. Но ведь это неправда, что они виноваты! При том уровне медицины на Урале они делали всё возможное, чтобы я не осталась на всю жизнь совсем глухой. Вот и вторая моя поездка в Миасс осенью 1952 года была связана с лечением моих ушей. На этот раз мы с папкой приехали в посёлок Октябрьский в центральной части города вместе с автозаводом. Здесь, на улице Уральской, 52, почти у подножия Ильменского хребта, жила семья дяди Фёдора. Я с радостью согласилась на время лечения пожить у них. Они – свои, не чужие, а главное, я могла подольше находиться в обществе двоюродной сестры Гальки, с которой мы расстались в Верхних Карасях, а потом редко виделись во время её приездов на Ленинск к нам в гости. Переночевав в доме дяди Фёдора, мы с папкой отправились на другой день в поликлинику на улице Пушкина к доктору Семёну Григорьевичу Блоху, специалисту по лор-болезням, и о нём ходила молва, что он работал в кремлёвской больнице в Москве и в Миасс попал чуть ли не вследствие репрессий врачей, но потом в официальной его биографии я прочитала другое:

«Родился в Варшаве в 1898 г. Окончил Белорусский государственный университет (1926) г. Работал в клиниках Москвы, Ленинграда и Минска. В 1939–1940 гг. участвовал в войне с Финляндией в качестве врача полевого госпиталя, затем – в Великой отечественной войне. В 1943 году был демобилизован по болезни, приехал в Миасс с семьёй и стал работать