Плач умирающих звёзд - Стейс Крамер

меня. Я выше этого. Я смотрю на себя в зеркало и вижу другого человека. Не ту наивную девочку, которая верила в безоговорочную дружбу. В ее глазах – опыт, шрамы, но и какая-то новая, твердая решимость. Решимость любить, но уже с открытыми глазами. Прощение – это не индульгенция для тебя. Это освобождение для меня. И пусть тот булыжник из обиды и гнева, когда-то давивший на мое сердце, превратится в маленький камешек, который можно просто выбросить прочь.

Мир Никки замер, перестал дышать, краски в нем потускнели, а затем взорвались тысячей солнц. Прощение… слово, сотканное из надежды и боли, прозвучало как далекий колокол, пробуждающий к жизни. Шок сковал движения, разум отказывался верить в услышанное. Неужели все муки совести, бессонные ночи, отчаяние – все это позади? Неужели есть шанс вернуть утраченное доверие, залечить глубокую рану, нанесенную собственной рукой?

– Твои слова… они как свет в этой темноте, – прошептала Никки. Из глаз ее хлынул поток слез раскаяния и облегчения. – Я каждый день вспоминаю момент, когда все рухнуло. Как будто мир, построенный с таким трудом и любовью, рассыпался в пыль. Все, чего я боялась, произошло. И хуже всего то, что я сама стала этому причиной. Диана, я знаю, обратный путь к тебе долог и тернист. И я готова идти по нему, спотыкаясь и падая, но не опуская рук. Ради тебя, ради нас.

Они смотрели друг на друга с невысказанной тревогой, словно боясь спугнуть хрупкий момент примирения. Улыбка, сначала неуверенная и робкая, постепенно расцветала на лице одной, находя отклик в дрогнувших губах другой.

Оставшиеся бесценные минуты этой встречи Диана и Никки провели за обсуждением общих воспоминаний. Ни той, ни другой не хотелось касаться неясного настоящего и пугающего будущего. Как много прекрасного было в их теплом прошлом! Не успела одна договорить то, что начиналось веселым: «Ой, а помнишь…?!», как вторая уже спешила поделиться своим любимым воспоминанием. Душевно было… Но потом Никки зачем-то захотелось вернуться в тот вечер, когда Элая не стало. А именно в тот момент, когда она еще не знала об этом и поехала к Джел. Чувства, что испытала Никки у могилы подруги, до сих пор напоминали о себе фантомной болью. Никки давно хотелось рассказать о них кому-то. Но кому? Искра не поняла бы ее, Калли расчувствовалась бы вместе с ней, Никки от этого стало бы вдвойне хуже, маму тоже не хотелось тревожить. И тут подвернулась Диана. Холод отлично обезболивает, а в Диане этого спасительного холода было предостаточно.

Но Диана чересчур уж холодно отнеслась к чувствам Никки. Вернее, она нашла кое-что интересное в ее исповеди, но это «кое-что» вызвало в ней отнюдь не сострадание, а какое-то техническое любопытство.

– Ты поехала на такси? – спросила Диана.

– Нет, – растерялась Никки, не понимая, в чем уместность этого внезапного вопроса. – Попутку поймала. Такой болтливо-добродушный дядечка попался. С работы ехал. Всю свою жизнь мне рассказал.

– А его допросили?

– Курочка моя, его и не искали. Зачем? Разве он ценный свидетель?

– Не знаю… Но он мог бы рассказать, как ты вела себя, описать твой вид, – говорила Диана, сама еще не вполне разобравшись в идее, что поразила ее. – А эксперты потом могли бы сделать заключение насчет того, мог ли так вести себя и выглядеть человек, который только что совершил убийство. Существуют же какие-то портреты и…

– Портреты, пейзажи! – рассмеялась Никки. – Диана, все это глупости. Власта, инспекторша, видела меня непосредственно в тот вечер. Мое поведение и внешний облик она запомнила предельно точно. И вот, здравствуйте, пожалуйста, я туточки!

– Но тот водитель увидел тебя первым! Улавливаешь мысль? – упрямствовала Диана. – Ты запомнила марку его автомобиля? Цвет?

– Да что там запоминать-то? Красный «Опель», старенький такой. У него еще на капоте какая-то дурацкая картинка. Пантера или вроде того. – И тут Никки сообразила наконец, чего добивается Диана, что ее так захватило. – …Найди его и убедись в том, что я этого не делала.

– Никки… – сказала Диана, словно огорчившись упреком Никки, хотя та была, в сущности, права.

– Полно тебе, Диана! Ты неспроста зацепилась за этого водителя. Ты стала сомневаться? Признайся! И теперь хочешь найти хоть какую-то зацепку, что доказала бы тебе мою виновность! Ты все еще не доверяешь мне!.. А лучше бы ты так не доверяла Рэми.

– Рэми? – опешила Диана. – А с ней что не так?

– У Искры в телефоне была одна «вещь» со взрывоопасным потенциалом. Благодаря этой «вещи» все поняли бы, что из себя представляет Рэмисента Арлиц. Я попросила Искру отдать эту «вещь» журналистам. И сразу после этого на Искру кто-то нападает и крадет ее телефон. Совпадение?

– Про какую «вещь» ты говоришь?

– Секрет. Ее больше нет, поэтому нечего теперь о ней говорить.

– Хочешь сказать, что нападение на Искру было подстроено? Рэми наняла кого-то?

– Да, я так считаю. Я в этом уверена. Искра наверняка проговорилась Кинг, а та передала все своей подружайке.

– Извини, но верится в это с трудом. Ты Рэми терпеть не можешь. Конфликт у вас долгий. Она же была против того, чтобы ты встречалась с ее братом, это секрет полишинеля. В отместку ты можешь наговорить на нее все что угодно. И это так жестоко! Ведь Рэми из нас самая безвредная! У меня духу не хватит усомниться в ней.

– Искра может подтвердить мои слова! – истерично выкрикнула Никки.

– Да Искра подтвердит все, что ты скажешь. Это разноглазое недоразумение предано тебе целиком и полностью, – безапелляционно заявила Диана.

– …Какой смысл было прощать меня, чтобы затем продолжать наказывать недоверием? – спросила Никки, раздосадованно глядя на Диану. Она была больше опечалена не тем, что Диана ей не верит, а тем, что та слабенькая, тоненькая ниточка, соединившая их сердца в начале разговора… оборвалась.

– Я не доверяю тебе не потому, что хочу наказать тебя, а потому, что хочу защитить себя.

– И что же это за дружба такая?

– Дружба, построенная на уважении и понимании прошлых ошибок, но лишенная той искренней и безграничной веры, которая делала ее такой особенной.

– Но если в ней нет веры, то что остается? Пустая оболочка? Ритуал вежливости? Я думала, прощение означает, что прошлое осталось в прошлом. Что мы перевернули страницу. А выходит, я навечно приговорена расплачиваться за свои ошибки! Ты говоришь, что защищаешь себя. А от чего, собственно? От меня? Значит, ты все еще видишь во мне угрозу. Ту, прежнюю! И тогда вопрос: а было ли вообще прощение? Или это была просто иллюзия, чтобы облегчить себе жизнь? Чтобы ты могла говорить себе,