Круг в огне: Рассказы - Фланнери О'Коннор

нищебродки и некрасивой девушки. Девушка вцепилась в книгу у себя на коленях побелевшими пальцами. Нищебродка переводила взгляд с лица на лицо, как будто решила, что тут собрались одни идиоты. Старушка в платье из мешковины продолжала безучастно смотреть через весь пол на высокие ботинки мужчины напротив, того, кто прикинулся спящим, когда вошли Терпины. Он смеялся от души, так и не сняв широких ладоней с колен. Мальчик на диване совсем завалился набок и почти уже уткнулся лицом в колени старушки.

Пока сидящие приходили в себя после смеха, тишину в приемной едва нарушал лишь слегка гундосый хор по радио:

Тебе к своему, мой друг,

А мне к моему, мой друг,

…алтарю.

Мы вместе с тобой, мой друг,

Улыбкой… мой друг,

Встречаем зарю!

Миссис Терпин не все слова улавливала, но воспринимала достаточно, чтобы соглашаться с духом песни, и она настроила ее на трезвый лад. Философия ее жизни – помогать всем, кому нужна помощь. Она никогда не скупилась, если рядом кто-то нуждался, белый или черный, нищеброд или из приличных. И из всего, за что ей хотелось сказать спасибо, больше всего она была благодарна вот за это. Скажи ей Иисус: «Ты можешь быть из высшего общества, иметь столько денег, сколько захочешь, и быть тоненькой и грациозной – но хорошей женщиной тебе тогда не бывать», она бы ответила: «Ну раз так, не сотворяй меня такой. Сотвори меня хорошей, а остальное не важно, пускай я толстой буду, пускай уродиной, пускай бедной!» Она воодушевилась. Он не сотворил ее ни негритянкой, ни белой нищебродкой, ни уродиной! Сотворил такой, какая она есть, и дал всего помаленьку. Иисусе, сказала она мысленно, спасибо Тебе! Спасибо, спасибо, спасибо! Перебирая все, чем она одарена, миссис Терпин всегда чувствовала такую легкость внутри, будто весила не сто восемьдесят фунтов, а только сто двадцать пять.

– Что с вашим мальчиком? – спросила приятная дама белую нищебродку.

– Язва у него, – гордо ответила его мать. – Как родился, минуты мне с ним не было спокоя. Одинаковые, что он, что эта. – Она кивком показала на старушку, которая сморщенными пальцами перебирала светлые волосы ребенка. – В рот, старая да малый, ничего не возьмут, кроме кока-колы да сладостей.

А ты им ничего другого и не предлагаешь, сказала про себя миссис Терпин. Лень лишний раз к плите подойти. Про людей такого сорта она знала предостаточно. Дело ведь не только в том, что у них ничего нет. Потому что дай им все, и через две недели будет сломано, или испачкано, или поколото на растопку. Она по опыту знала, что так будет. Помогать им надо, но помочь им нельзя.

Ни с того ни с сего некрасивая девушка опять вывернула губу. Глаза уперлись в миссис Терпин, как два сверла. Теперь никак нельзя было сомневаться, что есть что-то неотложное за этим взглядом.

Милая моя, молча воскликнула миссис Терпин, ведь я ничего тебе не сделала! Может быть, девушка перепутала ее с кем-нибудь. Как бы то ни было, не сидеть же так, не позволять же себя запугать.

– Вы, верно, в колледже учитесь, – решительно сказала она, глядя девушке прямо в глаза. – Повсюду с книгой.

Девушка упорно продолжала смотреть и демонстративно молчала. Ее мать залилась краской от такой невежливости.

– Мэри Грейс, тебе задали вопрос, ты слышала? – проговорила она вполголоса.

– Я не глухая, – отрезала Мэри Грейс. Бедная мать покраснела с новой силой.

– Мэри Грейс учится в колледже Уэллсли, – объяснила она. Принялась теребить пуговицу у себя на платье. – В Массачусетсе, – добавила она, морщась. – Лето, каникулы, а все равно занимается. Читает и читает, книжный червь настоящий. Успевает в колледже прекрасно. Там у нее английский, и математика, и история, и психология, и социология, на всё записалась, – говорила она без умолку, – и я думаю, это слишком много. Я думаю, ей надо почаще выходить, развлекаться.

У девушки был такой вид, словно она всех, кто сидел в приемной, хотела вышвырнуть в окно.

– На севере, не близко отсюда, – пробормотала миссис Терпин и подумала, что вести себя как следует ее в колледже не научили.

– Я, бывает, думаю, он лучше, когда хворает, – сказала белая нищебродка, опять переводя внимание на себя. – Он такой вреднючий, когда здоровый. Есть дети, прямо рождаются вредные. Другой, как захворает, тут и начнет всех изводить, а этот наоборот. Захворал, и шелковый. Никакой шкоды от него не стало. Мне самой сейчас к доктору, – добавила она.

Если отправлять кого в Африку, подумала миссис Терпин, то тебя и таких, как ты.

– Нет, – сказала она вслух, но глядя в потолок, – ниггер – он вовсе даже не самое плохое, что бывает.

А свинья – не самое грязное, добавила она про себя.

– Кого мне жальче всех на свете, это людей с дурным характером, – сказала приятная дама утончившимся голосом.

– Я благодарна Господу за свой легкий характер, – сказала миссис Терпин. – Дня не было, чтобы я не нашла, из-за чего прыснуть со смеху.

– С тех пор, как вышла за меня, уж точно, – сказал Клод с комически бесстрастным лицом. Все засмеялись, кроме девушки и белой нищебродки.

У миссис Терпин затрясся живот.

– С ним не соскучишься, – сказала она. – Уж он-то рассмешит.

Девушка издала громкий неприятный звук сквозь зубы. Ее мать сжала губы в ниточку.

– По-моему, самое плохое из всего, – сказала она, – это неблагодарность. Когда у человека есть все, а он этого не ценит. Я знаю одну такую особу, – сказала она. – У нее есть родители, которым ничего для нее не жалко, есть младший брат, который нежно ее любит, она получает отличное образование, носит самое лучшее, но никогда слова доброго никому не скажет, никогда не улыбнется, только ворчит и жалуется с утра до вечера.

– А отшлепать слишком взрослая уже? – спросил Клод.

Лицо девушки стало почти пурпурным.

– Да, – ответила дама. – Боюсь, можно только оставить ее наедине с ее глупостью. В один прекрасный день очнется, но будет поздно.

– Улыбка никому еще не вредила, – сказала миссис Терпин. – Улыбнешься, и лучше делается прямо во всем.

– Разумеется, – печально согласилась дама, – но есть такие люди, которым ничего не объяснишь. Не выносят критики.

– Я одно про себя скажу, – промолвила миссис Терпин с чувством. – Я благодарная, да. Как подумаю, кем бы я могла быть, если не собой, и как подумаю, что́ у меня есть, всего помаленьку и легкий характер в придачу, мне просто крикнуть хочется: «Спасибо Тебе, Иисусе, что так все устроил, а не