Испанская баллада - Лион Фейхтвангер

Несутся с двух сторон бойцы, —

Чу, ржание коней, —

И крики слышны: «Помогите!»

Великий и малый, все валятся,

Кто в ров, кто на траву, —

И в груде мертвых вижу клочья

Торчат знамен, обломки копий…

Бароны, заложите замки,

Деревни, села и поместья,

Чтоб можно было воевать!

Слушатели были в восторге, в упоении. A lor! Aidatz! На сечу! На помощь! Сюда! Древние стены бургосского замка откликались на вдохновенную песнь рыцаря Бертрана, напитанную кровавым сладострастием.

Мало кто из слушателей способен был ощутить упругую силу звучных провансальских стихов так же остро, как дон Родриг. Они вызывали у него дрожь, однако не дрожь восторга. С ужасом смотрел он в лицо короля, которого любил как родного сына. Да, ничего не скажешь, vultu vivax. Слова, когда-то найденные Родригом, метко описывали дона Альфонсо: его живое лицо ужасающе верно передавало все движения души. И сейчас оно выражало желание рубить и крушить напропалую – то злое начало иецер ха-ра, о котором все время твердил Муса.

Каноник закрыл глаза, ему больше не хотелось видеть всех этих рыцарей и дам. Он вдруг сделал ошеломляющее открытие: ему, Родригу, было бы куда как приятнее видеть, что дон Альфонсо, его обожаемый Альфонсо, проводит месяцы и годы в греховном союзе с еврейкой, упорствующей в своей неправедной вере, – да, лучше бы ему находиться с еврейкой, чем упиваться кровавыми восторгами всего этого воинства Христова.

Прежде каноник думал, что вернется в Толедо вместе с королевской свитой. Он надеялся, что за время пути наконец-то поговорит с королем, и усовестит его, и исполнит свой долг. Теперь он отказался от этой мысли.

Той же ночью он наскоро собрался в путь и поскакал назад, в Толедо, опечаленный пуще прежнего и еще больше запутавшийся в противоречиях. Он уехал infectis rebus[133], так ничего и не сделав.

Глава 3

С того самого часа, как дон Иегуда ибн Эзра узнал о смерти короля Генриха, он хорошо понимал: в ближайшие недели, а может быть, и в ближайшие дни начнется большая война с мусульманами, которой он так хотел воспрепятствовать, – война, предвидя которую он оставил Севилью и прежнюю свою жизнь. Чудовищное колесо уже катится, приближается неостановимо. Халиф приведет свои войска в аль-Андалус, и дону Альфонсо не избежать поражений, а винить за них жители Толедо станут не короля, а его, Иегуду, как и остальных евреев. Отроком он пережил нечто подобное в Севилье, теперь это повторится здесь. Вся ярость сынов Эдома обрушится на те шесть тысяч франкских беженцев, которых он привел на полуостров. До чего же он ликовал еще сравнительно недавно, в те дни, когда умудрился выхлопотать для них сию привилегию; тогда он сам себе казался окер харимом, человеком, который в силах сдвинуть горы. А теперь его переселенцы хлебнут в Кастилии больше горя, чем хлебнули бы в немецких землях. На душе у Иегуды было так, будто рабби Товия неотступно преследовал его своим горящим взором, исполненным укора и презрения.

Сообщения, приходившие из Англии, усиливали его страх. Тамошние евреи по случаю коронации Ричарда собрали представительную делегацию во главе с Аароном из Линкольна и Барухом из Йорка, чтобы вручить королю подарки в Вестминстерском аббатстве и просить его подтвердить привилегии, данные им прежними государями. Однако евреям, в отличие от всех прочих представителей, не разрешили войти в собор. Кто-то пустил слух, будто король дарует жителям Лондона право распорядиться жизнью и имуществом евреев по своему усмотрению. Простой и грубый лондонский люд, предводительствуемый крестоносцами, стал громить дома, где жили евреи, а их обитателей нещадно избивать. Многих насильно волокли в церкви, чтобы там окрестить; тех, кто сопротивлялся, убивали, недолго думая. То же самое происходило в Норвиче, в Линне и Стамфорде, в Линкольне и Йорке. Аарону удалось выбраться из Лондона живым и невредимым, но лишь затем, чтобы вскоре принять смерть во время погрома в Линкольне. Барух из Йорка принял крещение. На другой день король Ричард поинтересовался, стал ли тот христианином в сердце своем. Барух отвечал королю, что в сердце своем он остается иудеем, дескать, согласившись на крещение, он желал спасти свою ничтожную жизнь.

– Как нам поступить с этим человеком? – спросил Ричард архиепископа Кентерберийского.

– Если не хочет служить Богу, – проворчал в ответ прелат, – что ж, его воля, пускай в таком случае остается слугой диавола.

Так что Барух, по-прежнему считаясь иудеем, воротился в Йорк, где и был убит вместе со своей семьей.

Если в рассудительной Англии, размышлял про себя Иегуда, творятся подобные бесчинства, что же будет здесь, в Кастилии, когда толпы народа озвереют, обескураженные неудачей похода?

Иегуду навестил дон Эфраим. Сообщил, что граф Алькалы просил его дать большую ссуду под залог поместий, но он, рассудительный Эфраим, отказал наотрез.

– Граф весь в долгах, – пояснил он Иегуде, – он транжирит направо и налево. Война, скорее всего, разорит его вконец, и поместья достанутся кредитору за бесценок. И все-таки я отказался дать ему ссуду. Ибо еврей, извлекающий выгоду из несчастий крестоносца, наживает новых врагов не только себе, но и всей еврейской общине. Очень может быть, что граф вскоре обратится к тебе.

– Благодарю тебя за предупреждение и за совет, – ответил Иегуда, еще не зная, как поступить.

У дона Эфраима была и другая, более важная новость. Альхама решила предоставить королю вспомогательный отряд – три тысячи воинов.

Иегуда почувствовал себя оскорбленным. Выходит, по мнению альхамы, он, Иегуда, наг и бессилен? И можно, не спросив у него совета, принимать столь ответственные решения?

– Думаешь, это вас убережет от погибели? – насмешливо спросил он. – Вспомни о том, что произошло в Англии.

– Скорбь наша глубока, и мы о том не забыли, – ответил дон Эфраим. – Именно потому мы хотим сделать все, что в нашей власти, дабы помочь королю Альфонсо – да хранит его Бог – одержать победу. Впрочем, мы давно уже намеревались выставить вспомогательный отряд. Ты и сам обещал это королю.

– На вашем месте, – возразил Иегуда, – я бы лучше предоставил королю побольше денег для оплаты наемников. В знак доброй воли вы могли бы, пожалуй, дать ему двести-триста бойцов из своей общины. Но большинство крепких мужчин, умеющих обращаться с оружием, лучше оставить в стенах иудерии. Боюсь, что они вам еще понадобятся, – с горечью заключил он.

– Понимаю, отчего ты так рассуждаешь, – спокойно ответил ему Эфраим. – И все же твое положение, дон Иегуда, отличается