Испанская баллада - Лион Фейхтвангер

– Иммануил здоров, и он уже хорошо подрос по милости Божией.

Иегуда, превозмогши себя, ибо для этого разговора требовалась вся недюжинная сила его воли, вымолвил:

– Милость Божия действительно очень понадобится твоему сыну и моему внуку в самое ближайшее время. – И так как Ракель взглянула на него с удивлением, он пояснил: – Будь он сыном одного только Альфонсо, ему бы ничто не угрожало; равным образом ему ничто не угрожало бы, будь он только твоим сыном. Беда грозит потому, что он сын и твой, и Альфонсо. Как сыну Альфонсо, ему уготован великий жребий – это всем известно, и все готовы с этим смириться. Однако многим не нравится, что твоему сыну уготован великий жребий. В старом бургосском кастильо сейчас много таких гостей, которым это не нравится. И нам нечего противопоставить этим владыкам мира, кроме нашего упования на Бога.

Ракель сначала не поняла, о какой беде говорит отец. Вероятно, речь идет о намерении Альфонсо окрестить мальчика, вероятно, отец думает, что Альфонсо больше не станет считаться с ее мнением, Альфонсо скажет, что крещеного младенца легче оградить от посягательств недругов. На какое-то мгновение она сама пожелала того же. Но тотчас осознала всю греховность такой надежды. Ужели можно допустить, чтобы кто-то осквернил Иммануила крестильной водой этих идолопоклонников? Но отец ведь не знает ее Альфонсо. Альфонсо ее любит, Альфонсо прирос к ней всей душой, он никогда не нанесет ей такой жестокой обиды. И Ракель ответила почти умоляющим тоном:

– Альфонсо один-единственный раз завел со мной разговор о том, что хочет крестить нашего Иммануила. И больше о том не упоминал. Я уверена, он отказался от этой мысли.

Иегуда не хотел разубеждать ее в этой вере. Он заговорил о другом:

– Дон Альфонсо распорядился подготовить указ, возводящий твоего сына в звание графа Ольмедского. Сдается мне, что есть в сей стране одна дама, которая родила королю одних только дочерей, и ей не слишком-то понравится такой указ. Дон Альфонсо – человек смелый и прямодушный, ему несвойственно коварство, как несвойственна и осторожность. Ему и в голову не придет, что столь высокопоставленная и столь близкая к нему дама способна на преступление. Боюсь, что на сей счет он заблуждается.

Ракель побледнела. Ей сразу пришли на память всякие россказни про злых, ревнивых жен, про то, как они истязали и убивали любимых рабынь своих мужей. Взять хотя бы прародительницу Сару, благочестивую, поистине великую женщину, – а ведь она из зависти и ревности велела прогнать в пустыню наложницу Агарь с младенцем Измаилом, чтобы они умерли там от жажды. Ракель помолчала минуту, затем спросила:

– И что же ты посоветуешь, отец?

– Можно попытаться бежать, всем троим – ты, я и ребенок, – ответил Иегуда. – Но это опасно. Мы с тобой слишком приметные беглецы, нас, глядишь, узнают, а в народе сейчас неспокойно, все только и думают что о войне и в каждом чужеземце готовы видеть врага.

Ракель побелевшими губами тихо произнесла:

– Как? Мне бежать от Альфонсо?

– Нет, я не о том, – успокоил ее Иегуда. – Разве я не сказал, что побег опасен? Лучше будет, если мы укроем ребенка в надежном месте, где-нибудь подальше.

Ракель всем своим существом воспротивилась такому замыслу.

– Как? Ты предлагаешь мне спрятать ребенка от Альфонсо? – спросила она.

Иегуда ответил осторожно, стараясь ее успокоить:

– Твой Альфонсо сам не понимает, что ему не удастся защитить мальчика от беды. Ребенку ничто не угрожает лишь тогда, когда Альфонсо рядом с ним. Но он отправляется на войну, он не может взять с собой дитя. А здесь, в Кастилии, никто не сумеет его защитить. Ты спасешь жизнь нашему Иммануилу, если расстанешься с ним на время войны. – Поскольку дочь молчала, он продолжал: – Я мог бы, ни слова тебе не сказав, устроить так, чтобы ребенка увезли, а потом объяснил бы тебе, зачем это было нужно. И я уверен, ты поняла бы меня и простила. Но ты же из рода Ибн Эзров. Я не хочу ничего от тебя утаивать, не хочу снимать с тебя ответственность. Прошу тебя, обдумай все как следует, а потом скажи, быть по сему или не быть по сему.

Ракель в страшном отчаянии спросила:

– Так ты хочешь увезти мое дитя из Кастилии? – И повторила, помолчав: – Ты хочешь увезти Иммануила из Кастилии?

Иегуда видел ее горе, и у него сердце сжималось от жалости. С нежностью в голосе, слегка пришепетывая от волнения, он сказал:

– Не бойся, Ракель, дочь моя. Доверься мне. Увезти дитя я поручу человеку умному и надежному, самому надежному и преданному из всех, кого я знаю. Никто, кроме этого человека, моего доверенного, не должен знать, где находится дитя. Лучше, если в Толедо не будет никого, кто мог бы сказать королю, где находится его сын. Пусть он тебе грозит, пусть требует ответа, но ты тверди одно: «Не знаю», и это будет чистая правда.

Ракель сидела перед ним потерянная, беспомощная, с потухшим взглядом, и он добавил:

– В таком случае дитя будет в безопасности, как и ты, моя Ракель. Под угрозой окажусь только я, я один. Я непременно хочу спасти мальчика – твоего сына, моего внука. Когда-нибудь кончится война, страна опять успокоится, да и сам Альфонсо успокоится, вот тогда мы и привезем Иммануила обратно. – Иегуда замолчал. Не дождавшись ответа Ракели, он сказал: – Я не требую и не хочу, чтобы ты, дочка, мне как-то содействовала. Ты даже не узнаешь, как совершится похищение. Молю тебя об одном: не отвечай мне отказом. Все остальное падет на мою голову.

Ракель на краткий миг представила себе, какими последствиями чревато такое решение. Отец готов навлечь на себя гнев Альфонсо, а она знала, что Альфонсо страшен в гневе. Что, если он придет в бешенство и убьет отца? И отец готов на все это пойти, лишь бы спасти Иммануила. Притом он, по каким-то непонятным ей причинам, не пожелал даже взглянуть на мальчика. Отец такой смелый! Он всегда подчинял свои чувства высокому разуму, данному ему от Бога. А вот она на это не способна. Даже чувствам своим не может доверять. Разве не была она каких-то полчаса назад спокойна за свое счастье, разве не чувствовала себя под крылышком у судьбы? А сейчас она трепещет и за ребенка, и за возлюбленного. Если она откажется отдать Иммануила, жизнь его будет в опасности. Но