Том 4. Счастливая Москва - Андрей Платонович Платонов

непонятное. Изредка Федоров подымал на пути после прохода поезда какую-либо вещь и долго смотрел на нее и вникал в ее значение. Затем он воображал человека, которому эта вещь принадлежала, и успокаивался лишь тогда, когда ясно представлял себе в своей фантазии этого промчавшегося безвестного пассажира. Благодаря пустой папиросной коробке, ключу для консервных банок или комку ваты Ивану Алексеевичу приходилось думать о характере, лице и даже о цели жизни того человека, который только что миновал его в поезде. Однажды Федоров нашел маленький женский платок, хорошо пахнущий, влажный и со свежей кровью посредине. Иван Алексеевич попробовал влажное место на язык, влага была соленая, наверное, слезы. Ему тогда пришлось надолго озадачиться, чтобы в целости выдумать для себя таинственную миловидную женщину, обронившую платок из тамбура вагона, во время слез и тоски по своему дорогому человеку, кашляя в платок кровью от горячей чахотки в груди. Потом Федоров увидел эту женщину во сне: ее маленькая девочка-дочка прикусила до крови язык и заплакала; мать вытерла ей кровь во рту, вытерла слезы, посмотрела в открытое вагонное окно, выбросила наружу платок и улыбнулась стрелочнику. «Заведи патефон!» – крикнул той женщине Иван Алексеевич. «На обратном пути!» – ответила пассажирка. «Ладно, погромче!» – согласился стрелочник.

Поезд безжалостно проработал стрелку и засосал весь воздух за собой. «Ого, Каганович вас здорово шурует: из леса показался, опаздывал на четыре минуты, а на стрелке уже на три, – сообразил Иван Алексеевич, – вот это драматургия!»

Однако теперь ни музыки из поезда сроду не услышишь, ни человека там не разглядишь. Вода из уборных раньше ручьем текла, а теперь мелкими брызгами, скорость хода рвет ее в острую пыль.

От этой мысли Иван Алексеевич стал скучным на всю ночь. На разъезде нет ни театра, ни библиотеки, есть одна гармоника у дорожного мастера, но он приезжает на разъезд редко и часто забывает взять гармонию, хотя и дал письменное обещание месткому возить ее с собой неразлучно и играть повсюду в красных уголках новый репертуар, кроме сумбура, осужденного в центральных газетах. Приезжал еще среди лета член союза писателей и делал доклад о творческой дискуссии, Федоров тогда задал ему шестнадцать вопросов и взял в подарок книгу «Путешествие Марко Поло», а писатель потом уехал. Книга та была очень интересной; Иван Алексеевич сразу начал ее читать с двадцать шестой страницы. В начале писатели всегда только думают, и поэтому скучно, самое интересное бывает в середине или в конце, и Федоров читал каждую книгу враздробь – то на странице номер пятьдесят, то двести четырнадцать. И хотя все книги интересные, но так читать еще лучше и интересней, потому что приходится самому соображать про все, что пропустил, и сочинять на непонятном или нехорошем месте заново, как будто ты тоже автор, член всесоюзного союза писателей. Одну книгу под названием «Известь» – или, кажется, «Камень» – Иван Алексеевич от увлечения прочитал с конца до самого начала и понял, что книга хороша, а если читать с начала, то получается неверно и маловыдержанно.

Ночью часа три не было ни одного поезда: где-то вышла задержка или авария. Стрелочник осмотрел еще раз и опробовал стрелку после прохода скорого поезда, потом зашел в будку, притворил дверь и сыграл для самого себя некоторые мотивы на сигнальном рожке. Но все это было неудовлетворительно: Иван Алексеевич хотел слушать мелодию в оркестре и смотреть зрелище в театре, чтобы иметь в душе понятие об истине жизни и видеть мировой кругозор.

Утром к стрелочнику пришла жена, Катерина Васильевна.

– Давай я тебе стрелку приберу! – сказала она. – Может, внимание обратят. Теперь обращают: ты старайся…

– Не к чему, – сказал Иван Алексеевич, – скоро сменщик придет. Без тебя обойдется, субретка какая явилась…

– Какая я субретка! – со страстью воскликнула жена. – Тебе кто это слово сказал, вчерашний день ты не знал его, ты ночью тут водишься с кем-нибудь?!

Федоров немного испугался.

– Год назад в книжке читал, королевская дочка была…

– Я знаю-знаю, какая дочка, – говорила жена. – А кто тут намедни младшую стрелочницу Федотову-то прямо на стрелке обнимал? Пришел кавалер, сел на баланс и женщину обнял!..

– Да ведь это не я был! – сказал Федоров. – Разве можно в урочное время…

– Я знаю, что не ты! – сообщила жена. – Разве я допущу, чтобы ты такими делами занимался, транспорт разваливал!

Катерина Васильевна взяла метлу и стала подметать междупутье за стрелкой, потом убрала всякий мелкий сор со стрелочного перевода и вытерла тряпкой крестовину и оба пера. Стрелка теперь была приятна, как утварь у чистоплотной старушки.

– А я нынче заявление буду писать: пусть в Медвежью Гору меня переведут, – сообщил Иван Алексеевич жене. – Там станция большая, там театр есть, клуб, кино, развитие…

– Так я тебе и велела! – воспротивилась Катерина Васильевна. – Разовьешься там, а я что буду делать? Теперь одежу хорошую продают, девки красивые стали, – возьмешь меня бросишь с семейством на Лобской Горе…

Иван Алексеевич коснулся жены рукою и осторожно погладил ей светлые, милые волосы на голове, чтобы она не горевала вперед.

– Не надо, – тихо отвела руку жена. – Увидит начальник с платформы, скажет – ишь человек нерадивый, неаккуратный какой… Придешь в избу, там и будешь гладить мою голову, – в избе ты забываешь…

Стрелочник уговаривал Катерину Васильевну.

– На Медвежьей Горе, там весело народу живется, там образование можно получить и на вид скорее попадешь!

Жена рассчитывала в уме все тайны, убытки и выгоды, как и что получится.

– А ты можешь стать знатным человеком всего транспорта? – спросила она.

– Могу, – покорно ответил Федоров.

– Ну тогда ладно, – согласилась Катерина Васильевна. – Только я боюсь, что ты разлюбишь меня, а куда я с дочкой пойду, я уже пожилая – мне двадцать четыре года…

Она взяла пальцами пуговицу на груди мужа, Иван Алексеевич потрогал в ответ жену за плечо.

– Не разлюблю, – произнес он, – у меня сердце маленькое, на одну тебя хватает. Ты начнешь учиться, тебе будет хорошо, ты станешь знаменитой странной женщиной.

– А ведь тебе ездить далеко до Медвежьей Горы! – сказала Катерина Васильевна. – Ты уморишься!

– Я притерплюсь, – ответил Федоров. – На Медвежьей Горе хорошо, я люблю удовольствие.

Катерина Васильевна села на рельс и еще раз подумала: «А будет ли что особенное на Медвежьей Горе?»

– Ну, пиши прошение, – разрешила она. – Пусть надбавку на жалованье дают. Чернилами бумагу не закапай, всегда капаешь, а там подумают – ты неграмотный, и надбавку сбавят.

Иван Алексеевич поглядел на жену и подумал: «Красивая она или нет? Волосы у нее черные, сама нестарая, в общем – ничего».