Бежала по полю девчонка - Людмила Андреевна Кузьмина

Карабаш оказался скучным местом. Девушки все неинтересные. В горном техникуме их, как видно, вообще было мало – не на кого глаз положить. А у брата от скуки и прочей тоски началось томление чувств. И вот он увидел девушку, похожую на Веру из романа Гончарова «Обрыв». Тут вот какая штука: «один товарищ», который познакомил Женьку со своей подругой, был не кто иной, как мой воздыхатель Коля Баранник. Женька, зная о нашей переписке, не хотел подставлять своего друга. Эту общую для них «Веру» я сама вычислила из писем Ника. Он, откликаясь на мой призыв поддерживать дружеские отношения, откровенно написал о девушке, с которой он недавно познакомился, и которая чуть ли не первой объяснилась ему в своём расположении. Настоящее имя её было Нина, она была серебряной медалисткой и уже училась на первом курсе Политехнического института в Свердловске. Откровения Ника вызвали во мне сильные уколы ревности: вот тебе и дружеские наши взаимоотношения, за которые я ратовала! Он вообще нравился девчонкам, и, конечно же, в этой ситуации моему брату не на что было надеяться, чтобы как-то связать себя серьёзными отношениями с этой Ниной-Верой. А брат сгоряча сравнил своего друга с эгоистичным любителем личной свободы Марком из того же романа Гончарова «Обрыв». Себя же он сравнивал, надо полагать, с Борисом, не отличавшимся красотой, но имеющим тонкую художественную натуру и пытливый ум.

В общем, моему брату пришлось трудно: «и скучно, и грустно, и некому руку подать». Поэтому и проявлялись в его письмах онегинские и печоринские мотивы разочарованности в жизни.

Снова мне пишет брат:

«Сейчас у меня почему-то особенно сильное стремление к самообразованию и самоусовершенствованию. Моя цель – быть всегда человеком. Что значит быть человеком? В моём понятии «человек» – это очень сложное и многогранное явление. Конечно, многие скажут: «Что значит человек? Все мы люди». Но это не так. Тебе-то, думаю, не нужно объяснять различие в понятиях, которые придаются этому слову различными людьми. Одни, которые и сами недалеко ушли от своих прародителей, придают этому слову одно значение, другие – совершенно другое. Об этом можно говорить очень много, но ты, думаю, поймёшь, что я думаю об этом. Для тебя достаточно и того, что я отметил возможность различного понимания этого слова. Я уверен, что ты об этом немало думала».

Брат размышляет о том, что значит быть человеком. В понятие «человек» мы бессознательно вкладывали понятие сильной личности, умеющей противостоять обстоятельствам и быть свободной, и сами стремились – и очень правильно делали! – стать личностью. Это, между прочим, необходимо было для того, чтобы противостоять «свинцовым мерзостям жизни» (выражение Горького). Стать личностью – главная цель юности. Но некрепкие натуры часто подавлялись средой и ломались с самого начала жизни.

Пишет брат:

«Я тебе как-то писал о моём отношении к своей специальности. Учёба идёт хорошо, особенно по специальным предметам. Терминология горная мне давно известна, а для некоторых это представляет сейчас трудность. Я знаю, что могу стать хорошим специалистом, но удовлетворения не буду чувствовать.

От природы я эмоционален, духовная жизнь для меня имеет первостепенное значение. А для этого нужно соответствующее окружение, общество. На шахте этого не встретишь. Ведь здесь не считается тот шахтёром, кто не знает отборной ругани, кто не пьёт до помрачения, кто не делает при этом отвратительных (с моей точки зрения) и геройских (с их точки зрения) поступков. Отношения между шахтёрами (особенно шахтёрами и шахтёрками) до предела упрощены. Везде цинизм и свинство. Это передаётся и нашим студентам. Теперь ты представляешь, где я нахожусь и что меня ожидает. Этому влиянию я, безусловно, не способен поддаться. Человек во мне обсуждает всё, обсудит и это. Сделает соответствующий вывод и мне тогда от него жизни не будет».

Из Карабаша в Миасс

6 апреля 1956 г.

«Здравствуй, Люсен!

Заждался я твоего письма. Но, наконец, получил. Я всегда жду твоих писем. Как я благодарен судьбе, что она мне дала такую сестру. Ты для меня сокровище. Без твоих писем я бы здесь задохнулся. Душно. Дышать нечем. Знаешь ли ты, что это такое? Если и знаешь, то не в такой степени, как я. На Ленинске вряд ли ты могла чувствовать это, а Миасс… Карабашу ещё много нужно существовать, прежде чем он начнёт жить и дорастёт даже до такого немудрого городка, как Миасс. Вот сдашь экзамены, приезжай посмотреть на это «чудо ХХ века». Но это не так страшно. Страшно то, что такие «чудеса» я буду испытывать всю жизнь. Что я наделал! Понимаешь ли ты это? Я побоялся, что у меня пропадёт год, а пропадёт, кажется, вся жизнь. Трудно передать словами чувства, которые возникают, когда вдруг осознаёшь это. Руководствовался при поступлении в техникум я в основном тем, что нужно скорее слезть с шеи родителей. Положение у нас, если ты помнишь, было неважное, да и что-то часто начали они повторяться. (По этой же причине я должен закончить техникум.) Да и мама мне тогда сказала что-то похожее на это, что вот у всех дети поступают, хоть и в техникумы, но скоро будут людьми. Вот и я через полтора года буду «человеком», которого в 19 лет, может быть, можно будет отправить на свалку. Ты не принимай моё нытьё всерьёз. Я и сам не знаю, что пишу. Трещит моя голова. Обычно я пишу тебе, когда моя голова перегревается, т.к. я в это время не могу не писать, а написать что-либо путное не в состоянии.

Были в шахте. Спускали нас на 12-й горизонт. Это около 550 м. Первое впечатление – интерес. Боюсь, что интерес был вызван только новизной обстановки. На этой неделе снова будем спускаться. Шахта очень мокрая. Пока добирались до забоя, приходилось идти по шоре (россыпь горной породы в шахте) выше колен в воде, ползти по выработкам, сдавленным горным давлением, лезть по восстающему, когда за шиворот всё время льётся вода. В общем, промокли насквозь, хотя на нас были новые спецовки. Каска мне попалась большая. Поэтому, когда я повесил на неё эл. фонарь, она сползла мне на нос. Пришлось фонарь повесить через плечо. Он все время болтался у меня и погас. А без него очень неудобно, т.к. была возможность свалиться в рудоспуск, что весьма неприятно. Он около 45 м, причём наклонный. А у шахтёров такое мнение, что по наклонному почему-то особенно неприятно лететь, по сравнению с вертикальным. Хотя, кажется, лететь 45 м, по-моему, всё равно наклонно или вертикально. Но в