Бежала по полю девчонка - Людмила Андреевна Кузьмина

было ехать в Свердловск на сессию, папку не отпускали с работы. Писал в техникум объяснительные письма, почему не едет. Его оставили на второй год, потом на третий, а потом посоветовали перевестись в горный техникум в Карабаше, поскольку папка работает в Карабашском шахтном правлении и не надо далеко ездить. Ну и маме не нравилось, что папка стал жить в Карабаше без её догляда. Горняки, известно, какой пьющий народ, папка не раз приезжал домой в подпитии, и мама боялась, что он будет пропивать заработанные деньги.

Папка поставил жирную точку на своём горном образовании. Устроился работать мастером в песочный карьер в Миассе, потом в цех бетона, а это всё строительные должности.

Мама наша давно рассталась со своей профессией учительницы начальной школы. Тоже по той причине, что надо было иметь «корочки», а у неё за плечами неоконченный педтехникум. Пыталась заработать какие-то деньги шитьём на дому, потом устроилась на Тальковую фабрику в Миассе в должности хронометриста – даже и не знаю, что это за должность.

Словом, денег стало катастрофически не хватать. Не было кормилицыкоровы, огород не обеспечивал всю семью картошкой, но папке, как работнику бетонного цеха при Автозаводе, выделили далеко за городом шесть соток земли для картофельных посадок. И тут уж наваливались всей семьёй на эти сотки: копали землю весной, сажали картошку, окучивали, выдёргивали сорняки, убирали осенью урожай. Выделяли папке и дрова для отопления дома. Привозили на грузовике летом брёвна. Старшие братья ставили во дворе козлы, в свободные часы распиливали эти брёвна, а потом кололи их топором на поленья. Зимы на Урале долгие и холодные, надо было заготовить поленья на всю зиму.

И всё бы ничего, быт нашей жизни привычно был налажен, но денег не хватало. Помню, мама дала мне три рубля и отправила в магазин за хлебом, а я деньги потеряла, и мама проплакала весь вечер. У неё часто сдавали нервы, и, бывало, свой гнев по мелким каким-то пустякам вымещала на нас. Но мы, старшие, были большими, нас физически ремнём уже не накажешь. И я помню, как мама схватила ремень с массивной металлической пряжкой и погналась за нашкодившим шестилетним Генкой. Братишка, прикрывая голову руками, убегал от ремня, а потом залез под стол и заверещал. Маму это не остановило, она наклонилась и собралась со всей силой стегануть Генку концом ремня с пряжкой. Я как обычно остолбенела, но Женька выхватил у мамы ремень и заорал:

– С ума сошла! Убьёшь ведь!

Мама разрыдалась и убежала в огород.

И такие «концерты» с истериками мамы стали повторяться. Однажды мама всплакнула и сказала папке:

– Жить так невмоготу. Пусть Герка с Женькой идут работать, а Люська с Генкой учатся.

Папка буквально взъярился:

– Да я в три узла завяжусь, а всем детям обеспечу высшее образование!

И родители, как могли, тянули эту семейную лямку. И не всегда всё в семье было мрачно-безысходно. Случались по каким-то праздникам взрослые застолья, приходили соседи Нелюбины с баяном, дядя Фёдор с тётей Таней «спускались из-под горы», и с посёлка Динамо являлась чета Густоевых – дядя Ваня и тётя Нюра. Мы, ребятня, в этих пьяных застольях участия не принимали, да и тесно в комнате было; старшие братья куда-то уходили, бабка, посидев немного за общим столом, удалялась в свой закуток, я и маленький Генка по обыкновению находились в ребячьей комнате.

Пьяный загул взрослых мне не нравился. Застолье плавно переходило в танцы и пляски под баян. Мама с Ниной Николаевной Нелюбиной пытались «культурно» танцевать вальс или танго, им мешал папка – он танцевать не умел, а просто выделывал ногами кренделя в одиночку. Видеть это было смешно, и тётя Таня, сидя в уголку на табуретке, негромко комментировала эту папкину пляску:

– От ведь чё! Ровно в говне топчется!

Но вот из баяна понеслась весёлая плясовая мелодия, и тётя Таня, не вставая с табуретки, голосит частушку:

«Заиграли балалаечки, забили в барабан,

Отрубили Федьке голову, повесили в амбар!»

Дядя Фёдор давно уже в отключке, уронив голову на стол, не реагирует ни на что. Дядя Ваня, казалось, не пьянел вовсе. У всех от духоты и пьянки лица красные и потные, а у дяди Вани, наоборот, чем больше пил, тем лицо больше белело. Сидел за столом молча, а тётя Нюра уносила лишнюю посуду на кухню, разливала чай.

На другой день у папки с похмелья сильно болела голова. Ничего хорошего и весёлого: наступали будни.

Братья мои Гера с Женей оба учились уже в 10-м классе. Гера на Ленинске был оставлен на второй год, и Женя его догнал в учёбе, а тогда в 8–10 классах взимали плату за обучение: за полугодие – 75 рублей. Да ещё папка решил дать младшему сыну Генушке музыкальное образование. В Миассе музыкальная школа была. И вот папка записал сынишку-первоклассника учиться по классу баяна, потому что надеялся, скопив денег, купить баян. На пианино у нас, конечно, средств, не хватило бы. Те миассцы, которые имели дома этот инструмент, считались очень состоятельными людьми. Всё равно как в будущем времени: те, кто имел легковой автомобиль. Дома у нас были гитара, балалайка и гармонь, приобретённые ещё в благополучное время. Женя освоил гармошку и гитару, но предпочитал гармошку и мог подыгрывать, когда я дома пела, да и сам Женька подпевал, он был музыкален. В отношении Гены я не могла так сказать. Какой он баянист? – за баяном не видно, мал ещё. Не отличался он живостью и бойкостью брата. Для всех нас он был просто «курнос», никаких задатков будущего учёного-физика мы в нём не видели. И музыканта не видели. Это я страстно мечтала о музыке и пела постоянно, и слух музыкальный при недостатке обычного слуха у меня был – могла подобрать любую мелодию на клавишах гармони, и музыкальная память у меня была очень хорошая: хоть на песню, хоть на отрывок симфонической музыки, которую слышала по радио. «Вот бы мне поступить в музыкальную школу!» – думала я. Но по возрасту я уже не подходила: принимали до 12 лет. Наверное, и у Гены была музыкальная предрасположенность, и от братьев он научился «вприглядку» тренькать на гитаре и играть несложные вещи на гармошке «под настроение», но он думал, что в музыкальной школе его сразу станут учить играть, вместо этого шли скучные занятия по нотной грамоте, сольфеджио. Гаммы надо было осваивать на пианино, которого у нас не было, и у него в дневнике по музыке появились двойки