За гранью. Поместье - Джон Голсуорси

– Это гадко, – сказал Грегори. – Неужели нельзя обойтись без слежки?

Мистер Парамор куснул указательный палец:

– Так у нас больше шансов. Не беспокойтесь, мы все устроим.

Грегори поднялся, прошел к окну и вдруг выпалил:

– Закулисные игры мне претят!

Мистер Парамор улыбнулся:

– Конечно, как и всякому порядочному человеку. Только надо ведь принимать во внимание закон.

И снова Грегори прорвало:

– Да неужто вообще никому нельзя развестись без скотства и соглядатайства?

Мистер Парамор произнес серьезным тоном:

– Это трудно, а пожалуй, и невозможно. Видите ли, закон базируется на определенных принципах.

– И на каких же?

Улыбка начала было приподнимать уголки губ мистера Парамора, да погасла.

– На духовных, друг мой, на духовных. Согласно таковым персона, желающая развода, ipso facto[46] теряет положение в обществе. Скотство и соглядатайство здесь не имеют первостепенного значения.

Грегори вернулся к столу, сел, схватился за голову:

– Прошу вас, Парамор, не шутите так. Мне это причиняет боль.

Мистер Парамор впился взглядом в понурую голову своего клиента.

– А я и не шучу, боже сохрани! Вы любите поэзию? – Открыв шкаф, мистер Парамор достал томик в переплете красной кожи. – Сейчас прочту вам из моего любимого поэта.

В пене бренных мелочей

Есть утес – на нем и стой:

РАЗУМ – для беды своей,

СЕРДЦЕ – для беды чужой[47].  —

Эти строки, по-моему, стоят всех философствований.

– Парамор, – заговорил Грегори, – моя подопечная очень мне дорога – дороже любой другой женщины из тех, с кем я знаком. Передо мной сейчас ужаснейшая дилемма. На одной чаше весов – гадкие подковерные методы и унизительность публичного бракоразводного процесса, на другой чаше – моя подопечная: красивая, веселая, общительная женщина. Каково ей жить совсем одной здесь, в Лондоне, где каждый порочный мужчина и каждая злоречивая кумушка смотрит на нее как на законную добычу? Сам я осознал двусмысленность ее положения совсем недавно – и это была горькая пилюля. Да простит меня Господь! Я даже советовал ей вернуться к Беллью – но это, кажется, невозможно. Что же мне делать?

Мистер Парамор поднялся.

– Знаю! – воскликнул он. – Знаю! Дорогой мой друг, я знаю! – Парамор чуть отворотился от Грегори и замер на целую минуту. – Для нее лучше, – внезапно заговорил он, – отделаться от мужа. Я сам поеду к ней. Мы постараемся, чтобы урон ее чувствам был минимальный. Я отправляюсь к ней сегодня же и дам вам знать о результатах.

Словно под действием одного и того же инстинкта, Грегори и Парамор протянули друг другу руки и обменялись пожатиями, избегая, впрочем, визуального контакта. Затем Грегори сгреб свою шляпу и широким шагом вышел из комнаты.

Он направился прямо на Ганновер-сквер, в свое общество. Контора находилась на самом верхнем этаже, над конторами всех прочих обществ, что арендовали помещения в этом здании. Общество Грегори занесло на такую высоту, что из его окон (от пола до подоконников было пять футов) виднелось только небо.

В углу печатала на машинке румяная темноглазая девушка с покатыми плечами. Поодаль, ближе к окну (или небу), за бюро со стопкой надписанных конвертов, писем, требующих ответа, и номеров газеты, издаваемой обществом, сидела женщина в летах – седая, с вытянутым худым обветренным лицом и лучистыми глазами. Хмурясь, она перечитывала некий рукописный текст.

– Мистер Виджел! – воскликнула седая женщина. – Как хорошо, что вы пришли. Вот этот пассаж мы не можем пропустить. О нет, только не в таком виде!

Грегори взял листок и прочел сомнительный пассаж.

«Случай Евы Невилл столь прискорбен, что мы вынуждены спросить тех наших читательниц, коим гарантирована полная безопасность, кои ведут жизнь если не роскошную, то уж наверняка обеспеченную, не терпят нужды и не ведают тревог в своих поместьях. Мы спрашиваем их, что стали бы делать они на месте бедной Евы Невилл, очутившись в огромном городе, без друзей, без денег, без надлежащего гардероба? Как бы они сопротивлялись коварству одного из этих дьяволов в человечьем обличье, что вечно охотятся на слабый пол? Пусть каждая из наших читательниц спросит себя: «А я бы устояла там, где оступилась Ева Невилл?»

– В таком виде пассаж печатать нельзя, – повторила седая женщина.

– И в чем же тут проблема, миссис Шортмен?

– В том, что мы переходим границы дозволенного. Вообразите себе леди Молден или любую другую нашу подписчицу; никто или почти никто из них не в состоянии поставить себя на место бедной Евы. Подобное предложение, несомненно, их оскорбит.

Грегори запустил пальцы в шевелюру:

– Неужели мы просим невозможного?

– Все потому, что вы с самого начала раскрыли столь ужасные подробности дела бедной девушки.

Грегори вскочил и забегал по комнате.

Миссис Шортмен продолжила:

– Вы, мистер Виджел, давно покинули деревню и уже многое забыли. А я помню. Сельские жительницы не любят огорчаться. К тому же для них и впрямь почти невозможно вообразить себя в подобной ситуации – учитывайте это. Пассаж шокирует их, и мы потеряем подписчиц.

Грегори схватил листок и вручил его машинистке.

– Прошу вас, мисс Мэллоу, прочтите.

Девушка прочла, ни разу не подняв взгляда.

– Ну что, вы согласны с доводами миссис Шортмен? – спросил Грегори.

Мисс Мэллоу вспыхнула и вернула листок.

– Это очень сильно написано, мистер Виджел, но, боюсь, миссис Шортмен права: найдутся те, кто сочтет этот текст оскорбительным.

Грегори Виджел ринулся к окну, распахнул его и замер, уставившись в небо. Обе женщины глядели ему в спину.

– Я бы только чуточку подкорректировала, начиная со слов «в своих поместьях», – мягко заговорила миссис Шортмен. – Вот так: «Разве не пожалели бы они, разве не простили бы эту бедную девушку – совсем одну в огромном городе, без друзей, без денег, без надлежащего гардероба, беззащитную перед коварством одного из этих дьяволов в человечьем обличье, что вечно охотятся на слабый пол?» Все, точка.

Грегори вернулся к столу.

– Никаких «простили бы», – отрезал он. – Никаких «простили бы»!

Миссис Шортмен взяла ручку.

– Вы не сознаете, – начала она, – до чего скандально это звучит. Только подумайте, в какое количество пасторских домов попадет этот номер нашей газеты. Осторожность всегда была нашим кредо, мистер Виджел. Описывая случай Евы Невилл, вы обошлись без метафор, выражались даже прямее, чем обычно. Наши читательницы не смогут войти в ее положение – о нет, не смогут. На это способна разве одна женщина из целой сотни – и уж точно не сельская жительница, ведь такие-то как раз жизни и не видали. Я