За гранью. Поместье - Джон Голсуорси

Тут его взгляд переместился на букетик грубо сработанных цветов, что якобы украшали стол. Желтая, красная и зеленая бумага; мертвечина, безвкусица, дрянь. Как он раньше этого не замечал? А эти опивки в его бокале, а брызги соуса на скатерти, а кучка ореховых скорлупок, им же и оставленная? Он вдохнул со свистом, закашлялся.

«Да, снизили они планку! Больше я сюда не приду!»

Уже в гардеробной, сражаясь с рукавами пальто, старик покосился в зеркало и поймал на себе взгляды этих двоих. Поверхностная жалость молодости – вот что он прочел в этих взглядах. «Погодите! Весна не вечна! А я вам, милые, всего наилучшего желаю!» – отвечали отражениям его глаза, и старик удалился, припадая на хромую ногу.

А Джордж и его спутница остались. С каждым выпитым бокалом огонь в их глазах разгорался все ярче – ибо кого было им принимать во внимание? В зале они одни! Ведь не считается же долговязый смуглый юнец официант, чуть косой и явно чахоточный; не считается и низкорослый сомелье с бледным страдальческим лицом. Целый мир сделался оттенка игристого вина; они говорили на посторонние темы, и только их глаза – смущенные, сияющие – вели истинный диалог. Смуглый официант замер поодаль, уставившись на плечи Элен Беллью; во взгляде косых глаз было вожделение – так смотрят, забывшись, святые на старых картинах. Низкорослый сомелье скрылся за ширмой, налил полный стакан вина из початой и забытой бутылки и осушил его. С наружной стороны к ледяному окну приник некто любопытный и тотчас затерялся на холодной улице; только глаз мелькнул в щели меж красных гардин.

Давно пробило девять, когда Джордж и миссис Беллью встали из-за стола. Смуглый юнец официант с благоговением, на вытянутых руках, подал даме манто. Безмерная снисходительность сияла во взгляде, которым одарила юношу миссис Беллью. «Видит бог, – казалось, говорила она, – будь в моих силах осчастливить тебя, я бы осчастливила. К чему страдания? Жизнь – это бурная радость!»

Юноша потупил свои косящие глаза, склонился в знак благодарности, когда в ладонь ему легла монета. Низкорослый сомелье уже спешил распахнуть дверь, растягивал в улыбке свое страдальческое лицо.

– Хорошего вечера, мэм, хорошего вечера, сэр. Премного вам благодарны!

И ему тоже досталась монета, и он склонился над нею, и расслабил мышцы, которые отвечали за улыбку.

В кебе Джордж запустил руку под манто миссис Беллью, обнял ее. Поток экипажей подхватил их, помчал заодно с другими парочками. Для каждого не было больше ни чужих взглядов, ни чужих прикосновений – только взгляд и прикосновения спутника; и вот, в полумраке блестя глазами друг на друга, Джордж и миссис Беллью наконец-то повели настоящий едва слышный разговор.

Часть II

Глава 1. Грегори возобновляет кампанию

По периметру пендайсовский сад защищали стены. Одну часть этого сада мистер Пендайс отвел под имитацию старого доброго Стратбегэлли: здесь росли, не ведая, что такое садовый нож, вишни и груши. И те и другие деревья цветут рано; вот и теперь, в конце третьей недели апреля, они распустились все до последней запоздалой вишенки. Под ними ежегодно появлялись россыпи белых и желтых нарциссов, а также миниатюрных жонкилей. Солнечный свет, процеженный сквозь вишневые и грушевые соцветия, пятнами ложился на некошеную траву и нежил звездообразные головки.

Именно сюда приходила миссис Пендайс – в коричневых перчатках, чуть разрумянившаяся от работы в полусогнутом положении – и подолгу стояла, словно цветы успокаивали ей душу. Только благодаря миссис Пендайс эти старые деревья год за годом избегали обрезки и прочих усовершенствований, которым их непременно подверг бы гений мистера Пендайса. Миссис Пендайс растили в сугубо тоттериджской вере, будто фруктовым деревьям надо давать волю, зато мистер Пендайс, с его одержимостью садоводческими новшествами (всего-навсего вчерашнего, а не позавчерашнего розлива), непременно вмешался бы в рост сада, не вступись миссис Пендайс. Старые вишни и груши – только за них она и вступилась за всю свою замужнюю жизнь, и до сих пор Хорас Пендайс поеживался, вспоминая эту сцену, даром что время несколько сгладило остроту момента. Миссис Пендайс встала тогда спиной к двери спальни и заявила: «Если ты, Хорас, проведешь обрезку этих несчастных вишен и груш, я здесь жить не буду!»

Мистер Пендайс тотчас выразил намерение облагородить сад, но отложил дело на пару дней. И вот уж тридцать три года деревья росли без обрезки, а в мистере Пендайсе даже развилось чувство гордости – ведь плодоносность их не упала. Теперь мистер Пендайс при случае говорил: «Это каприз моей жены – не проводить обрезку. Но что удивительно – эти, одичалые, плодоносят получше некоторых ухоженных!»

Нынешней весной, когда природа словно рвалась из плена, когда кукушка уже вовсю куковала, а молодые лиственницы в новой роще (посаженные в год рождения Джорджа) струили поистине райский лимонный аромат, миссис Пендайс появлялась в саду чаще обычного, ибо дух ее был смущен полузабытой, почти болезненной тоской бог ведает о чем – так миссис Пендайс томилась в Уорстед-Скейнс в первые годы замужества. Сидя на зеленой скамье под самой большой вишней, миссис Пендайс напряженнее, чем когда-либо, думала о Джордже, словно дух сына, обуянный первой истинной страстью, взывал к ней, молил о сочувствии.

За всю зиму Джордж наведался к родителям всего два раза ради охоты да еще один раз провел с ними уикенд; тогда миссис Пендайс нашла сына похудевшим и вымотанным. Впервые в жизни Джордж не приехал домой на Рождество. С максимальной осторожностью и самым обыденным тоном миссис Пендайс спросила Джорджа, видится ли он с Элен Беллью, и он ответил: «Ну, вижусь иногда».

Тайком миссис Пендайс просматривала в «Таймс» рубрику, касающуюся скачек, – искала упоминания о жеребце Джорджа. Увы, их не было. Правда, однажды, в февральском номере, кличка Эмблер ей встретилась: жеребец Джорджа возглавлял сразу несколько списков, где напротив каждой клички стояли какие-то цифры. Миссис Пендайс, ликуя сердцем, тотчас засела за письмо к сыну. Из пяти списков, в которых значился Эмблер, лишь в одном его кличка стояла вторым номером. Джордж ответил через неделю с лишним.

«Дорогая мама!

То, что ты видела, всего-навсего оценка шансов на весеннем гандикапе. Эти скачки разорили меня. Пишу в большой спешке.

Твой любящий сын Джордж Пендайс».

С начала зимы миссис Пендайс жила надеждой: вот настанет весна, и она поедет в Лондон сама по себе, без мужа и дочерей. Однако