За гранью. Поместье - Джон Голсуорси

На миг леди Молден опешила, затем густо покраснела; впрочем, темперамент и принципы живо привели ее в норму.

– Если это новейшая тенденция, – отчеканила она с достоинством, – полагаю, нам пора обратно в Лондон.

Леди Молден поднялась – и, едва она это сделала, как изъян в ее телосложении стал более чем очевиден, и миссис Пендайс мысленно воскликнула: «Чего я боюсь? Она ведь…», но тотчас спохватилась и докончила мысль так: «Бедняжка! Надо же было родиться с такими короткими ногами!»

Однако, когда леди Молден укатила вместе с бесцветной дочерью (бесцветные собаки опять бежали за экипажем), Марджери Пендайс схватилась за сердце.

Но и здесь, среди пчел и цветов, здесь, где дроздовьи рулады с каждой минутой становились все сложнее и богаче, а букет сладостных ароматов был чреват обмороком, сердце миссис Пендайс никак не желало успокаиваться, наоборот: оно колотилось так, словно опасность грозила ей самой. Сын представился маленьким мальчиком: полотняный костюмчик замаран, соломенная шляпа съехала и болтается за плечиками, насупленная мордашка раскраснелась – таким Джордж возвращался к матери после своих мальчишеских приключений.

И вот, в разгар дивного весеннего дня, откуда-то из глубин души излилось чувство, что она, мать, оторвана от сына некоей мощной и безжалостной силой – и миссис Пендайс расплакалась в миниатюрный вышитый платочек. Вокруг нее гудели безмятежные пчелы, опадали белые лепестки; солнечный свет, процеженный ветвями, словно одел всю фигуру миссис Пендайс в столь любимое ею кружево. На ферме мычали коровы – приближалось время дойки; издали слышалось, как кто-то свистит в грошовую свистульку – весьма неожиданный звук в поместье образцового порядка…

– Мама, мама, ма-ма!

Миссис Пендайс смахнула платочком слезинки, и лицо ее само собой, инстинктивно, приняло давно заученное непроницаемое выражение. Она ждала, комкая платочек рукой в перчатке.

– Мама! Вот ты где! Грегори Виджел приехал!

На дорожке возникла Нора; с каждого ее боку трусил фокстерьер, а за ней шагал Грегори. Лицо его, скорое на румянец, прямо-таки пылало, седеющие волосы развевались подобно крыльям, шляпы не было.

– Полагаю, у вас будет серьезный разговор. Ухожу к Бартерам. Пока!

Фокстерьеры рванули вперед, Нора последовала за ними.

Миссис Пендайс протянула Грегори руку:

– Никак не ожидала тебя, Григ.

Грегори уселся на скамью:

– Вот что я принес тебе, Марджери. Хотел, чтобы ты сначала прочла, а уж потом буду писать ответ.

Догадываясь, что Грегори хочет внушить ей свою точку зрения, миссис Пендайс взяла письмо. Сердце у нее упало.

«Грегори Виджелу, эсквайру, лично в руки

ЛИНКОЛЬНЗ ИНН ФИЛДЗ, 21 апреля 1892 г.

Дорогой Виджел!

Я раздобыл улики, с которыми можно начинать процесс. Об этом я в письме сообщил вашей подопечной и теперь жду ее ответа. Увы, не удалось найти фактов жестокого обращения, так что я был вынужден обратить внимание вашей подопечной вот на какое обстоятельство: в случае, если ее супруг решит защищаться, очень трудно будет убедить суд в том, что она стала жить отдельно от мужа по причине неисполнения им своих обязанностей; впрочем, это трудно, даже если Беллью защищаться не станет. В бракоразводных делах следует помнить, что факты скрываемые зачастую много важнее фактов предъявляемых; в этой связи полезно заранее выяснить намерения противной стороны. Я отнюдь не советую вам напрямую спрашивать о них Беллью, но если у вас появится информация, хорошо бы вы поделились ею со мной. Мне противно любое притворство, мой дорогой Виджел, и я не терплю шпионства, однако развод – это всегда грязное дело, и пока закон таков, каков он ныне, то есть пока практикуется публичная стирка белья, никто – ни правый, ни виноватый, ни даже наш брат адвокат – не пройдет через эту процедуру, так или иначе не замарав рук. Такое положение для меня не менее мучительно, чем для вас.

В «Тёрчери» стал печататься новый поэт. Отдельные стихи почти безупречны. Вы найдете их в последнем номере. Мой сад нынче цветет изумительно.

С наилучшими пожеланиями, остаюсь искренне ваш Эдмунд Парамор».

Миссис Пендайс уронила письмо на колени и устремила взор на своего кузена.

– Он учился в Харроу вместе с Хорасом. Я ему очень симпатизирую. Среди моих знакомых это едва ли не самый приятный человек.

Ясно было, что миссис Пендайс тянет время.

Грегори принялся мерить шагами лужайку.

– Я глубоко уважаю Парамора. Я доверяю ему, как никому другому.

Ясно было, что и Грегори тянет время.

– Ах, осторожнее – нарциссы затопчешь!

Грегори преклонил колени, поднял сломанный им желтый цветок и, чуть помедлив, протянул цветок своей кузине. Жест был до такой степени непривычен миссис Пендайс, что она сочла его даже несколько смешным.

– Милый мой Григ, ты наживешь ревматизм и вдобавок испортишь свой красивый костюм; знаешь, как плохо отстирываются пятна от травы?

Грегори поднялся, пристыженно взглянул на свои колени и пробормотал:

– Они уже не те, что раньше.

Миссис Пендайс улыбнулась:

– Побереги колени для Элен Беллью. И помни, что я на пять лет старше тебя.

Грегори взъерошил шевелюру:

– Сейчас немодно становиться перед дамой на колени, но мне думалось, что сельским жительницам такое по нраву!

– Ты, Григ, ненаблюдателен. Сельские жительницы предубеждены еще сильнее городских. Здесь на три десятка миль не сыщешь женщины, которой хотелось бы видеть мужчину коленопреклоненным. Мы потеряли вкус к таким порывам. Встань на колени перед любой здешней дамой – и она решит, что ты над ней смеешься. Да, Григ, мы переросли свое тщеславие!

– Я слыхал, что в Лондоне все женщины намерены сделаться мужчинами, но мне казалось, что в деревне…

– В деревне, Григ, намерение то же самое, только пока никто не дерзнул его осуществить. Все ждут, как пойдет в Лондоне.

И миссис Пендайс покраснела, как бы устыдившись своих слишком греховных мыслей.

А Грегори выпалил:

– Мне невыносимо думать о женщинах в таком ключе!

И снова миссис Пендайс улыбнулась:

– Это потому, милый Григ, что ты не женат.

– Мне, Марджери, отвратительна сама мысль, что брак меняет убеждения и взгляды человека. Вот именно: отвратительна!

– Осторожно: нарциссы! – взмолилась миссис Пендайс.

Про себя она все время думала: «Какое ужасное письмо! Что мне делать?»

Грегори, словно угадав ее мысли, выдал:

– Полагаю, Беллью не станет защищаться. Если в нем есть хоть капля рыцарства, он будет только рад видеть ее свободной. Не верю и верить не хочу, что вообще бывают столь бессердечные, бесчувственные типы. Я не считаю себя докой в юриспруденции, но, по-моему, путь только один – а Беллью, что ни говори, джентльмен. Вот увидишь, Марджери, он и поведет себя по-джентльменски!

Миссис Пендайс между тем