За гранью. Поместье - Джон Голсуорси

его сын не получат прихода, а получит его второй сын сквайра, его старшего брата. В двадцать семь лет мистер Бартер женился на мисс Розе Твайнинг, пятой дочери хантингдорширского священника, и за неполные восемнадцать лет супружества зачал десятерых детей, столь же здоровых и энергичных, как и он сам; теперь ожидался одиннадцатый. Семейный портрет висел у него в кабинете над камином, под библейским стихом, написанным разноцветными буквами и помещенным в рамку. «Не судите, да не судимы будете», – гласил стих; мистер Бартер избрал его своим девизом еще в первый год службы и не видел причин менять. На портрете сам он был изображен в центре, сидящим, с собакой меж колен; жена стояла позади его стула, а дети этаким веером, или, если угодно, крылами бабочки, расположились с обеих сторон. В последнее время счета за их образование стали тяжеловаты для семейного бюджета, по каковому поводу мистер Бартер немало сетовал, однако принципам своим, взятым раз навсегда, был верен. А жена его ни на что не сетовала.

Кабинет мистера Бартера отличала нарочитая простота; не один мальчуган отведал здесь душеспасительной трости, и уголок турецкого ковра был безнадежно испорчен, но изъели ли его детские слезы или истерли детские колени, не ведал даже сам мистер Бартер. По одну сторону от камина, в шкафу, он держал религиозные книги, большей частью потрепанные; по другую сторону, также в шкафу, – клюшки для гольфа; их мистер Бартер без конца смазывал и переставлял. Удочка и зачехленное ружье скромно жались в уголке. На низкой полочке под столешницей, между двумя отделениями письменного стола, лежал тюфячок, с которого бульдог-призер стерег хозяйские ноги, пока мистер Бартер корпел над проповедями. У пса и у хозяина имелся один и тот же, сугубо английский, набор добродетелей, а именно: упрямство, мужество, нетерпимость и невозмутимость; что до своих пороков, мистер Бартер, благодаря обстоятельствам жизни, не имел случая узнать о них от кого бы то ни было.

Вот почему, оставшись наедине с Грегори Виджелом, мистер Бартер повел себя в точности как пес с другим псом – то есть сразу начал с главного.

– Давненько я не имел удовольствия видеть вас, мистер Виджел, – заговорил он. – Миссис Пендайс в конфиденциальном порядке сообщила мне новость, приведшую вас сюда. И я должен сразу заявить вам, что весьма удивлен.

Грегори чуть отпрянул, словно преподобный нанес удар по его деликатности.

– Вот как! – произнес он холодно, однако голос его дрогнул.

Преподобный, живо уловив готовность к сопротивлению, произнес многозначительно:

– Более чем удивлен; я даже подумал, нет ли здесь ошибки.

– Вот как! – повторил Грегори.

Мистер Бартер изменился в лице. До сих пор суровое, оно стало набыченным.

– Вынужден предупредить вас, – начал мистер Бартер, – что тем или иным образом дело о разводе не должно иметь развития.

Грегори мучительно покраснел:

– На каком основании вы это говорите? Насколько мне известно, моя подопечная не принадлежит к числу ваших прихожан, мистер Бартер, но даже если бы и принадлежала…

Преподобный надвинулся на Грегори, еще сильнее набычился, еще больше выпятил нижнюю губу.

– Она была бы моей прихожанкой, если бы помнила свой долг. Но сейчас мои мысли не о ней, а о ее супруге – он-то принадлежит к моему приходу – и я повторяю: бракоразводный процесс надо прекратить.

Грегори пошел в наступление.

– На каком основании? – вновь воскликнул он. Его била крупная дрожь.

– У меня нет охоты вдаваться в подробности, – ответил мистер Бартер, – но, если вы настаиваете, что ж, я это сделаю.

– Я вынужден настаивать, – процедил Грегори.

– В таком случае, не называя имен, я отвечу: женщины, подобные миссис Беллью, не вправе требовать развода!

– Что вы сказали? Да вы…

Грегори едва не задохнулся.

– Вы меня не проймете, мистер Виджел, – произнес преподобный с мрачной полуусмешкой. – Я знаю свой долг.

Не без труда Грегори совладал с собой.

– Заявленное вами может сойти с рук только духовному лицу, – выдал он леденящим тоном. – Будьте столь любезны, объяснитесь.

– Объяснение самое простое – я говорил о том, что видел собственными глазами.

И он поднял эти самые глаза на Грегори. Зрачки были не крупнее точек, оставляемых уколом булавки, светло-серая радужка имела водянистый блеск, белки налились кровью.

– Если вам угодно знать, я собственными глазами видел, как вот в этом самом зимнем саду ваша подопечная целовалась с мужчиной.

Грегори воздел руку, из груди вырвалось придушенное:

– Да как вы смеете!

Нижняя губа – признак невозмутимости – вновь была выпячена.

– Смею, мистер Виджел, очень даже смею, притом не только на словах, как вы будете иметь возможность убедиться. Поэтому и повторяю: прекратите дело о разводе, не то я сам его прекращу!

Грегори шагнул к окну. Когда он вновь повернулся в сторону преподобного, признаков ярости в его лице заметно не было.

– Вы повинны в отсутствии такта, – отчеканил он. – Можете и дальше заблуждаться, можете думать, что вам угодно, и поступать, как вам угодно. Процесс пойдет своим чередом. Прощайте, сэр.

И, резко развернувшись, Грегори покинул гостиную.

Мистер Бартер дернулся было за ним. Слова «Вы повинны в отсутствии такта» вертелись в его мозгу, покуда каждый крошечный кровеносный сосудик его лица и шеи не раздулся до состояния, близкого к микровзрыву. Тогда-то, с хриплым воплем – такие звуки издает страдающее животное – преподобный ринулся к двери. Дверь закрылась у него перед носом, а поскольку он уже давно дал зарок не сквернословить и неукоснительно его выполнял, близость апоплексического удара не подлежала сомнению.

Внезапно преподобный перехватил взгляд миссис Пендайс: она стояла у входа в оранжерею, в лице ни кровинки, брови вскинуты, – и под этим взглядом мистеру Бартеру удалось наскрести толику самообладания.

– Что-то не так, мистер Бартер?

Преподобный усмехнулся:

– Нет, все в порядке. Прошу меня извинить, но мне пора. Приходские дела, знаете ли.

На воздухе головокружение и удушье отступили, но легче преподобному не стало. Он переживал один из тех психологических моментов, кои вынуждают человека явить свою истинную суть. Привыкший лукавить сам с собой фразой: «Что ж, я человек вспыльчивый, зато отходчивый», мистер Бартер, по причине данной ему власти, ни разу еще не имел шанса определить границы своей неуступчивости. Всю жизнь у него была возможность сразу выплескивать недовольство, и он даже не подозревал, сколь крепок в нем старый английский дух, не ведал, сколь мучительны тиски обиды. Мистер Бартер и теперь, в эту самую минуту, сознавал только одно: вот он, представитель духовенства, собрался исполнить свой очевидный долг, а его столь чудовищно оскорбили; нет, это просто не укладывалось в голове! Чем дальше, тем невыносимее