За гранью. Поместье - Джон Голсуорси

Заскрежетал ключ в замочной скважине. Джордж подхватился с дивана и живо надел привычную маску. Элен Беллью вошла, как обычно, сбросила оперный плащ и осталась стоять перед Джорджем, сверкая обнаженными плечами. Он же, глядя ей в лицо, задавался вопросом: знает она или пока нет?

– Я решила, лучше приду, – произнесла Элен. – Ты тоже получил этот милый подарочек, не так ли?

Джордж кивнул.

– Глупо вышло. Мне жаль тебя, Джордж.

Джордж рассмеялся вслед за ней, но совсем с другими интонациями.

– Сделаю, что смогу, – сказал он.

Миссис Беллью шагнула к нему.

– Я уже в курсе того, как прошли кемптонские скачки. Ужасное невезение! Ты, наверное, потерял кучу денег. Бедный мальчик! Подумать, как все сразу на тебя навалилось.

Джордж глядел в пол:

– Пустяки, мне все нипочем, когда ты рядом.

Ее руки обвили его шею, но были прохладны, как мрамор; он перехватил ее взгляд – в глазах таились насмешка и жалость.

Кеб, в который они уселись, выехал на главную улицу и помчался вместе с другими кебами – все они спешили на восток, так спешили, будто речь шла о жизни и смерти. В Гайд-парке деревья, едва одетые в весенний пух, казалось, кружат, раздувая на ветру свои пачки подобно балеринам, но поток кебов стремился дальше. Позади остался «Клуб стоиков» и еще немало клубов; кебы дребезжали, шли на обгон, терлись боками, вырывались вперед омнибусов, от которых в уличном полумраке веяло особым уютом – благодаря ли чинности пассажиров, что сидели друг против друга, или, может, благодаря этим трогательным фонарям под кучерскими подножками.

В ресторане «Блафардс» долговязый темноволосый официант благоговейно принял плащ миссис Беллью; низкорослый сомелье скроил улыбку, не сумев только спрятать страдание в глазах. На плечи и руки Элен Беллью падал тот же свет, приглушенный красными абажурами, те же зелено-желтые цветы торчали из тех же синих вазочек. И те же блюда значились в меню. И те же досужие глаза с тем же равнодушным любопытством заглянули в щель между красными портьерами.

Не раз и не два за время того ужина Джордж всматривался в лицо Элен Беллью, и выражение этого лица обескураживало его – настолько было беззаботно. Зато куда-то делись недовольство и холодность, которые Элен выказывала с недавних пор; нынче ее тянуло на шалости.

На Элен Беллью оглядывались: столь заразительно она хохотала, а зал был полон, все столики заняты, ведь начался лондонский сезон. Джорджа от ее смеха коробило: почему эта женщина хохочет, как она смеет, когда у него на сердце такая тяжесть? – однако он молчал, даже в лицо ей не смотрел – боялся, что по глазам она прочтет его чувства.

«Нам нужно составить план, – думал Джордж. – Этакая ситуация! Надо действовать, а она смеется, привлекает к себе внимание!»

Действовать! Какие могут быть действия, когда все зашло так далеко?

Прочие столики один за другим пустели.

– Джордж, – вдруг попросила Элен, – отвези меня куда-нибудь, где можно потанцевать!

Джордж так на нее и уставился:

– Милая моя девочка, это невозможно. Нет такого места!

– А твои богемцы?

– Тебе нельзя там появляться.

– Почему? Кому какое дело, где мы появляемся и чем занимаемся?

– Мне, мне до этого дело!

– Ах, милый мой Джордж, ты и тебе подобные не живут, а существуют!

Джордж помрачнел:

– За кого ты меня принимаешь? За невежу?

Но в сердце его был страх, а не гнев.

– Ладно, поедем тогда в Ист-Энд. Ради всего святого, давай учудим что-нибудь этакое!

Они наняли хэнсом и велели кебби вести их на восток. До сих пор ни Джордж, ни Элен не бывали в сей неведомой земле.

– Запахнись, пожалуйста, дорогая: здесь не принято показывать плечи.

Миссис Беллью рассмеялась:

– Когда тебе стукнет шестьдесят, Джордж, ты будешь точь-в-точь как твой отец.

И она шире распахнула полы мерцающего плаща. На углу под шарманку танцевали девочки в ярких платьях.

Миссис Беллью крикнула кебби, чтобы остановился.

– Давай поглядим на этих малюток!

– Сейчас на нас на самих будут глазеть.

Миссис Беллью взялась за дверцу кеба.

– А у меня фантазия – выйти и танцевать вместе с ними!

– Ты сегодня не в себе. Сиди спокойно!

Джордж вытянул руку, чтобы миссис Беллью не выскочила. Сцена привлекла к себе внимание, уже собирались зеваки.

– Пошел! – рявкнул Джордж.

В маленькой толпе крикнули что-то ободряющее; кебби хлестнул лошадь; снова они мчались на восток.

Пробило полночь, когда кеб наконец-то остановился возле старой церкви на набережной Челси. В течение последнего часа Джордж и миссис Беллью напряженно молчали.

И все это время в голове у Джорджа крутилось одно: «Ради этой женщины я все бросил. С этой женщиной я связал себя навеки. Мне не выпутаться. Если бы у меня достало сил, я бы с ней больше не виделся. Но я жить без нее не могу. Я обречен страдать, когда она рядом и когда далеко. И одному богу известно, чем все это кончится!»

В темноте он взял ее за руку – рука была холодна как камень и столь же безучастна. Он хотел заглянуть ей в лицо, но в этих глазах с прозеленью, что по-кошачьи смотрели куда-то мимо него, во тьму, не прочел ровным счетом ничего. Кеб укатил, а Джордж и миссис Беллью все стояли под фонарем, лицом к лицу.

«Значит, я должен вот так вот с ней расстаться? – подумал Джордж. – Ну а дальше-то что?»

Она отомкнула дверь и обернулась к нему. Улица была тиха и пустынна, только с присвистом сквозило из-за углов да мигали фонари, и в таком антураже лицо и фигура неподвижной миссис Беллью имели вид нездешний, словно на эту улицу занесло сфинкса.

Жили только ее глаза, прикованные к его глазам.

– Спокойной ночи, – выдавил Джордж.

Она поманила его и произнесла:

– Делай сегодня со мной что захочешь!

Глава 4. Голова мистера Пендайса

Голова мистера Пендайса, при созерцании ее с тылов в промежуток времени от половины десятого до одиннадцати, а то и до полудня (эти часы почти каждое утро мистер Пендайс посвящал бумажным делам и проводил за бюро в библиотеке), была вылеплена так, чтобы немало рассказать и о классовой принадлежности, и о нраве своего обладателя. Абрис ее претендовал на универсальность в масштабах целой нации: выпуклость затылка быстро сходила на нет у тонкой и жилистой шеи – уже на уровне ушей наблюдалась суженность. Лоб также был словно сдавлен, нижняя челюсть выпирала, а длина линии между двумя мысами – затылочным и нижнечелюстным – казалась огромной, по каковой причине в