За гранью. Поместье - Джон Голсуорси

злополучное дело получило новый виток. Это случилось в 1865 году, и с тех пор не прекращались недоразумения – порой на грани уголовных дел. Мистер Пендайс поддерживал в себе мысль, что все началось со старого Пикока: не в его духе было учитывать мотивы других людей, он все сводил к фактам и личной приязни либо неприязни. Разумеется, к самому себе у него был иной подход, и он даже с некоторой гордостью признавал: дескать, вот этот и вот этот поступки продиктованы принципами. Над абстрактными предметами он не размышлял и не говорил о них: отчасти потому, что не слышал подобных речей от отца, отчасти потому, что всякую охоту к ним отбили у него еще в школе, но главным образом потому, что был человеком практического склада.

Понятно, что неблагодарность арендаторов вызывала в мистере Пендайсе непреходящее недоумение. Он выполнял свой долг перед ними: преподобный Бартер, в чьем ведении находились их души, первый подтвердил бы это, да и в приходских книгах было достаточно свидетельств – год от года средний валовой доход составлял тысячу шестьсот фунтов, а чистый убыток (после вычета расходов на содержание Уорстед-Скейнс) не превышал трехсот.

И в делах не столь приземленных, как то: неаккуратное посещение церкви, наклонность к браконьерству и любые намеки на моральную распущенность, – мистер Пендайс мог с чистой совестью назвать себя сподвижником преподобного Бартера. К примеру, не далее как в прошлом месяце произошел вопиющий случай: младший егерь, отлично знающий свое дело, спутался с женой почтальона, – так мистер Пендайс прогнал его с должности и расторг с ним договор на аренду коттеджа.

Он поднялся и шагнул к плану поместья, что в виде свитка висел на стене, дернул за зеленый шелковый шнурок, развернул полотнище и принялся водить по нему пальцем. Спаниель тоже поднялся, незаметно подошел к хозяину и замер у его ног. Мистер Пендайс, желая вернуться к бюро, споткнулся о собаку и та взвизгнула.

– Проклятый пес! О, бедняга Джон! – вырвалось у мистера Пендайса.

Он сел к бюро, но, поскольку взгляд его уже был оскорблен видом спорного участка, пришлось мистеру Пендайсу снова встать. Спаниель Джон, исполненный надежды, что с ним поступили по справедливости, виляя хвостом, описал полукруг, но, едва достиг хозяйских туфель, как дверь отворилась и главный лакей вошел с письмом на серебряном подносе.

Мистер Пендайс взял письмо, прочел, отвернулся к бюро и бросил:

– Ответа не будет.

В тиши библиотеки таращил он глаза на сей документ, и на лице его по очереди возникли гнев, тревога, сомнение, растерянность. Прояснять мысли ему всегда помогало проговаривание вслух, вот и теперь мистер Пендайс бормотал себе под нос. Спаниель Джон, все еще уверенный, что провинился, подошел к хозяину и устроился в непосредственной близости от его ног.

В суть общепринятой морали мистер Пендайс никогда не вникал, и тем легче она укладывалась в его сознании. Не имея реальных шансов попрать эту мораль, он все крепче свыкался с мыслью о собственной высокоморальности – причиной же были скорее привычка и следование традициям, нежели принципы и убеждения.

И вот он в очередной раз перечитывает письмо, а к горлу подступает тошнота, ибо составлено оно в следующем стиле:

«СОСНЫ», 20 мая

Милостивый государь, возможно, вы уже знаете, что я начал дело о разводе с женой, назвав соответчиком вашего сына, мистера Джорджа Пендайса. Я отзову ходатайство, если ваш сын поклянется более не видеться с моей женой, однако это будет сделано отнюдь не ради вас или вашего сына, а исключительно ради миссис Пендайс, единственной женщины в здешних краях, к которой я питаю глубокое почтение.

Прошу вас как можно скорее прислать ответ.

Остаюсь ваш покорный слуга

Джаспер Беллью».

Принятие традиций (которое вполне импонировало сквайру) периодически доставляет неудобства. Это случается, когда традиция покушается на личную жизнь и душевное спокойствие. Представители класса землевладельцев исстари смотрели сквозь пальцы на шалости молодых людей. Сам мистер Пендайс говаривал снисходительно: «Надобно отдать дань увлечениям молодости» – такова была его теория. Сейчас единственная трудность состояла для мистера Пендайса в том, чтобы приложить эту теорию к своему конкретному случаю; что ж, не он первый тщился это сделать, да и не он последний. Однако, не будучи философом, мистер Пендайс не сознавал противоречия между своей теорией и своей досадой. Мир зашатался от злополучного письма, но мистер Пендайс был не из тех, кто согласен страдать в одиночестве; нет, пусть с ним страдают и близкие. Кошмарно, что субъект вроде этого Беллью, беспутный пьяница, который едва не задавил мистера Пендайса своей двуколкой, держит теперь в руках спокойствие поместья Уорстед-Скейнс. Какая наглость – вызывать в суд его сына; да, черт возьми, иначе как наглостью, это не назовешь! И мистер Пендайс, бросившись к колокольчику, наступил спаниелю на ухо:

– Проклятый пес! О, бедняга Джон!

Спаниель Джон, окончательно уверившись, что кругом виноват, забился в дальний угол, откуда ему ничего не было видно, и вжался в пол нижней челюстью.

– Позовите сюда миссис Пендайс!

И сквайр в ожидании жены замер у камина, выставив свою вытянутую узкую голову в максимально невыгодном свете. Шея его побагровела, глаза сделались совсем как у рассерженного лебедя – он пронзал взглядом все, что попадало в поле зрения.

Миссис Пендайс нередко просили к сквайру в кабинет, где она выслушивала примерно следующее: «Я хочу с тобой посоветоваться. Такой-то натворил то-то и то-то… А я решил вот что…»

Тем не менее миссис Пендайс пришла уже через несколько минут и в соответствии с распоряжением мужа («Взгляни на это, Марджери») прочла письмо. Взгляд ее, поднятый над бумагой, выражал страдание, в то время как глаза сквайра горели гневом. Ибо это была трагедия.

Не каждому дано умение возвыситься над ситуацией – различить у горизонта белесые воды рек, пурпурный вереск, луну, отраженную в мочажинах болотистых пустошей, где на фоне закатного свода графитно-черен тростник, а в отдалении слышится крик кроншнепа; не каждый взирает с утеса на сумрачное винноцветное море или, стоя на горном склоне, наблюдает под собой скопление облаков, курившихся паром, или ярко-золотых, пронизанных солнечными лучами.

Взорам большинства доступен только ряд коттеджей да задний двор или, в случае мистера и миссис Пендайс, зеленые луга, облагороженные рощи, да еще шотландский сад в поместье Уорстед-Скейнс. И на горизонте – их старший сын в роли соответчика на бракоразводном процессе; это видение было подобно туче, что чревата смерчем.

Обитатели Уорстед-Скейнс (а они не отличались богатым воображением) еще не осмыслили вероятный масштаб разрушений – поняли только, что конструкция из