Испанская баллада - Лион Фейхтвангер

тоже не понимая зачем, – он даже не был уверен, узнает ли его Алазар. Он подумал чуть ли не с упреком: как же это так? Ведь Алазар еще должен выбрать тысячу рыцарей, которых он, Альфонсо, намерен отпустить на волю без выкупа. Юноша тяжело дышал, его обычно матово-смуглое лицо покраснело и распухло. Несмотря на гримасу боли, оно казалось совсем детским посреди всей этой крови и грязи. Альфонсо склонился над ним еще ниже, он смотрел – и не видел, но потом опять увидел. И сказал голосом, сиплым от крика:

– Алазар, мой мальчик, верный мой Алазар!

Юноша с трудом поднял руку – Альфонсо не сообразил зачем, позже он подумал, что Алазар хотел вернуть ему перчатку, и пожалел, что в ту минуту был так недогадлив. Алазар пошевелил губами и, кажется, что-то произнес, но Альфонсо не был в том уверен. Кажется, он разобрал слова: «Скажи моему отцу…» – вернее, Альфонсо уже потом, задним числом, припоминал, что вроде бы слышал эти слова; на каком языке они были произнесены, Альфонсо тоже не мог бы сказать.

Но пока он стоял, глядя на Алазара, в сознании всплыла, впервые за этот день, мысль о Ракели – всплыла смутно, заглушаемая рокотом битвы. Одновременно всплыла и мысль о старом Манрике и о Нуньо Пересе – оба они убеждали его укрыться за стенами крепости, – а еще мысль о разбушевавшемся доне Родриге. Но долго размышлять времени не было. Заниматься Алазаром тоже не было времени – Альфонсо только перекрестил его напоследок.

Потому что снизу уже опять напирали неверные, их орды снова вздымали тучи пыли. Тупо, с угрюмой яростью смотрел дон Альфонсо на приближавшиеся полчища. Ужели им несть конца? Пятьсот раз по тысяче, утверждали лазутчики. Выходит, они не солгали.

– До сих пор мы имели дело с головным отрядом, а теперь, похоже, противник и впрямь на подходе, – отпустил злую шуточку архиепископ.

– Превосходно! – воскликнул Бертран. – Тем больше басурманских матерей и жен будут проливать горькие слезы.

– Назад, медленно отходим назад! – настаивали все прочие.

Бертран затянул одну из своих песен:

Отцы встречали свой смертный час

Не на скучном одре покоя.

Легка и желанна любому из нас

Гибель на поле боя!

Вот так, обратив лицо к врагу, сдерживая приплясывающих коней, они медленно пятились выше по склону горы.

Битва превратилась в огромную непонятную сутолоку. Лишь когда они подошли к последнему, самому крутому участку подъема, рыцарям удалось на время отбиться от наседающего неприятеля, и здесь никто не мог зайти им в тыл. Они перевели дух, огляделись, пересчитывая, кто еще жив, а кого уже нет меж ними. Теперь в их отряде оставалось не больше двухсот воинов.

– Где дон Мартин? – спросил Альфонсо.

– Он ранен, – ответил Гарсеран. – И наверное, тяжело. Его хотят переправить за перевал, в дубовую рощу, а потом через овраг. И ты, государь, умоляю, тоже отступи, пока неверные не прознали о той дороге через овраг.

Речь шла о тайной тропе, которая начиналась сразу за перевалом и вела в дубовый лес и к переходу через северную часть оврага.

– Сперва отразим их следующую атаку, – решил дон Альфонсо, ибо враги опять подступили совсем близко и готовились к нападению. Обернувшись к Бертрану, король спросил: – Что с тобой, рыцарь Бертран? Ты ранен?

– Ничего, просто нескольких пальцев недосчитался, – ответил Бертран, стараясь, чтобы голос звучал как можно непринужденнее. – Так что вряд ли смогу вернуть тебе перчатку в полной сохранности, – пошутил он.

И вот снова закипела круговерть схватки.

Здесь, у подножия перевала, бой превратился в череду отчаянных единоборств. Каждый рубился что было мочи, ожесточенно, в беспамятстве, никто уже не обращал внимания друг на друга.

«И Альфонсо, нечестивый, – сообщает хронист Ибн Яхья, – отвел взор от сей страшной бойни и увидел белое знамя повелителя правоверных (да хранит его Аллах), и знамя это приближалось, и на нем были золотые письмена: „Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммад – пророк его“. Тогда сердце нечестивца преисполнилось великим страхом, и он обратился вспять и бежал. И бежали все присные его, и мусульмане преследовали их. Сам нечестивец ушел через перевал, но мусульмане перебили великое множество его собратьев и дотоле поражали своими копьями бедра бегущих, а мечами – их выи, покуда ярое оружие не пресытилось кровью неверных и покуда те не испили до дна горькую чашу смерти».

Достигнув перевала, Альфонсо в последний раз, на краткий миг, взглянул на равнину Арройос, поле своей великой битвы. Все было окутано тучами пыли, он сам был в пыли с головы до ног, как и его спутники, пыль насела на шлемы и доспехи. Завеса пыли была такой плотной, что даже заглушала яростный шум схватки – звон мечей, людские крики, конский топот и ржание, громовый зов труб. В сером мареве, порожденном жарой и вихрями пыли, даже зоркое око кастильского короля не могло разобрать, что происходит. Но Альфонсо знал: здесь, в пыли и воплях, погибает его слава, погибает Кастилия. Он не успел сказать себе это со всей ясностью или хотя бы ясно ощутить. Спутники повлекли его дальше, за собой.

Тем временем мусульмане разграбляли кастильский лагерь. Они захватили оружие, сокровища, военное снаряжение и разные другие припасы, и несколько сот благородных охотничьих соколов, и много церковной утвари, а вдобавок – парадные одежды, в которые собирались облечься рыцари Калатравы, когда будут праздновать победу. «Число христиан, уничтоженных правоверными, я точно назвать не могу, – замечает хронист. – Пересчитать их не смог бы никто. Мертвых христиан было столько, что одному лишь Аллаху, коему зачем-то угодно было их создать, ведомо их число».

С битвы при Заллаке, то есть сто двенадцать лет, не одерживали мусульмане такой решительной победы на полуострове. Ужас христиан был так велик, что даже у защитников Аларкоса дрогнуло сердце. Самая сильная кастильская крепость была сдана после нескольких дней осады. Победители же, дабы внушить еще больший страх, разрушили своими мощными боевыми машинами крепостные стены Аларкоса, как и жилища сего города, они все сровняли с землей, а землю посыпали солью.

Глава 5

Незадолго до сражения при Аларкосе отряд в восемьсот арагонских латников, посланный доном Педро, прибыл в Толедо. Начальник отряда велел доложить о себе королеве. Это был Гутьерре де Кастро.

Да, Кастро упросил дона Педро, чтобы тот послал его в Толедо первым. Бароны Кастро (так обосновывал он свои настойчивые требования) отличились при завоевании Толедо, о чем и по сей день свидетельствует их гордый