Испанская баллада - Лион Фейхтвангер

героические времена иудейские солдаты предпочитали умирать от руки греков или римлян, лишь бы не идти на брань в субботний день. Правда, теперь законники альхамы, сославшись на когда-то принятую синедрионом формулу освобождения от обетов – мутар лах, «отпускается тебе», – освободили иудеев-добровольцев от обязанности соблюдать день субботний и воздерживаться от недозволенной пищи. Однако такое отпущение давалось только на крайний случай. Был ли сейчас именно такой случай? Обязательно ли давать сражение в субботу?

Евреи отправили к дону Альфонсо переговорщиков во главе с доном Симеоном бар Аббой, родственником Эфраима. Случись такое, что солдаты-иудеи, объяснил королю Симеон, без крайней нужды отступятся от священных обетов, они прогневают Бога и навлекут поражение на себя и своих соратников-христиан. Посланцы с подобающей почтительностью спросили короля: нельзя ли избрать другой день для битвы?

Альфонсо похлопал по плечу дона Симеона и отвечал с покровительственной улыбкой:

– Я знаю, вы храбрые воины. И я охотно исполнил бы вашу просьбу. Но поймите, оттянуть битву больше чем на день все равно не удастся. Выходит, мне придется сражаться в воскресенье. Тогда будут недовольны ваши соратники-христиане, а их ведь гораздо больше. Ничего не поделаешь, дадим сражение в субботу. Однако все мы помолимся, чтобы ваш Бог отпустил вам сей грех.

Благочестие евреев заставило короля призадуматься. Он решил посоветоваться с доном Мартином, нельзя ли принять какие-то меры, дабы обеспечить себе и своему войску милость Всевышнего Господа. Архиепископ читал ту самую книгу приора Бонэ, «Древо сражений». Там был один мудрый совет: в день битвы следует соблюдать пост, ибо славный рыцарь царь Саул, перед тем как обрушиться на врагов, грозил покарать смертью всякого, кто до захода солнца приступит к еде или питью. Архиепископ предложил солдатам-христианам в день битвы воздержаться от пищи. А чтобы они не ослабели, пускай король, наш государь, распорядится накормить их как можно сытнее накануне вечером. Дон Альфонсо последовал этому совету.

Дон Мартин, в свой черед, повсюду разослал гонцов с наказом: утром в день битвы надлежит звонить во все колокола – во всех церквах Толедо и во всех селениях от Аларкоса до Толедо.

Вечером восемнадцатого июля король стоял на возвышенности, с которой он собирался на следующий день руководить ходом сражения, и озирал свой и вражеский станы. Ниже, на скате плоскогорья, расположилось лагерем войско халифа. Походных шатров было не пересчитать, они теснились один к другому, и не было им конца. Альфонсо и его военачальники знали: там, где лес закрывает горизонт, вражеский лагерь загибается и уходит далеко на запад. Приложив козырьком руку к глазам, король молча смотрел в вечереющую даль, на неприятельский лагерь.

Военачальники поскакали назад, в ставку, со всех сторон приветствуемые радостными выкриками: это были голоса солдат, радовавшихся обильной еде.

Прискакав, рыцари уселись за трапезу в походном шатре короля, сиявшем золотом и пурпуром. Снаружи шатер был украшен вымпелами и стягами, внутри – роскошными коврами, ибо пышность пристала войне, благороднейшему занятию короля и рыцаря. Настроение было приподнятое, все ели и пили вдоволь. Бертран пел самые пламенные из своих песен.

Но разошлись рано – надо было выспаться и набраться сил для завтрашней битвы.

Отрадные мысли и образы витали в голове засыпающего короля. С ним была Ракель, он ей подробно объяснил свой план сражения. Ясно доказал: можно так расставить небольшое по численности войско, что победа над мощным врагом будет обеспечена. Рассказал ей, каким ему видится дальнейший ход войны. Разбив армию халифа, он легко дойдет до морских берегов. И тогда заключит мир. Побережье и Гранаду он готов оставить халифу, зато он принудит этого злополучного обрезанного расстаться с Кордовой и Севильей. Севилью он сделает графством, самым большим графством во всем королевстве, а титул графа Севильского пожалует своему малышу, бастардику Санчо.

До его слуха доносились негромкие окрики ночных стражей. Внутренний голос твердил королю: завтрашний день будет великим днем, завтрашний день, девятнадцатое июля – какого года? Он старался вспомнить, но не мог: испанское летоисчисление мешалось у него в мозгу с летоисчислением других христианских стран, и он сердился на то, что поддержал хлюпика Родрига в споре с доном Мартином, своим закадычным другом. Но тут его досаду заглушил перезвон колоколов и торжественное, ликующее пение: пели «Te Deum»[144], славя его победу, и он сладко задремал под победный благовест.

Проснулся он тоже под колокольный звон. Ибо еще до восхода солнца, как и велел архиепископ, в каждой церкви – от Аларкоса до Толедо – ударили во все колокола.

Как только взошло солнце, для солдат отслужили святую мессу. Многие захотели принять причастие перед боем. Затем, с большой торжественностью и благоговением, вручили отдельным дружинам реликвии, которые должны были сопутствовать им в сражении. Самая драгоценная, чудотворная реликвия принадлежала калатравским рыцарям – Крус-де-лос-Анхелес, Ангельский крест, который таинственным образом был доставлен Альфонсо Третьему двумя небесными пилигримами. В каждом отряде рыцари и солдаты, преклонив колени, целовали свою реликвию.

В лагере мусульман тоже звучали слова молитв. Там священнослужители и начальники возглашали перед полками стихи из Корана: «О вы, которые уверовали! Укрепите сердца ваши и возвеселитесь духом! Не бойтесь никого, кроме Аллаха! Он подаст вам помощь. Он утвердит ваши стопы, чтобы вы стояли крепко. Он даст вам победу». И сотни тысяч мусульманских воинов простирались ниц, лицом к Мекке, и громко произносили семь аятов первой суры Корана: «Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного! Хвала Аллаху, Господу миров, Милостивому и Милосердному, Властелину Дня воздаяния! Тебе одному мы поклоняемся и Тебя одного молим о помощи. Веди нас прямым путем – путем тех, кого Ты облагодетельствовал, не тех, на кого пал гнев, и не заблудших».

Битва началась.

Рыцарям Калатравы был дан приказ – ринуться в атаку первыми и прорвать центр противника. Числом их было восемь тысяч, и кони у них были отборные, и доспехи сверкали на солнце. Рыцари громко пели свою молитву перед боем, пятьдесят девятый псалом Давида: «Кто введет меня в укрепленный город? Кто доведет меня до Едома? С Богом мы окажем силу, Он низложит врагов наших»[145].

Они направили свой удар в центр врага.

«С таким неистовством мчались сии окаянные, – повествует хронист Ибн Яхья, – что кони их налетели на мусульманские копья. Они попятились было назад, но тут же снова ринулись вперед. И опять были отброшены. В третий раз ринулись в ужасную, безумную атаку. „Держитесь, друзья! – крикнул Абу Хафас, командовавший центральным полком. – Укрепите сердца ваши, о вы, которые уверовали! Сам Аллах со своего трона помогает вам“. Но окаянные атаковали на сей