Испанская баллада - Лион Фейхтвангер

кастильо, находящийся в сем городе; ныне он, Гутьерре, намерен участвовать в завоевании Кордовы и Севильи. Дон Педро не без колебаний, однако согласился удовлетворить просьбу своего могущественного вассала. И вот Гутьерре явился в Толедо с многочисленным, хорошо вооруженным отрядом и сразу же пошел засвидетельствовать свое почтение донье Леонор.

Она была радостно изумлена. С каким-то суеверным обожанием вспомнила она свою мудрую матушку, которая решила не отдавать Кастро его кастильо, чтобы тем сильнее его раздразнить и подстрекнуть. Донья Леонор встретила барона, сияя любезной улыбкой:

– Я очень рада, что из всех наших арагонских друзей ты, дон Гутьерре, первым прибыл в Толедо.

Дон Гутьерре стоял перед ней, облаченный в броню, в позе, предписанной стародавним обычаем: ноги широко расставлены, руки скрещены на рукояти меча. Кряжистый барон гордился тем, что вел свой род от готских князей: тем временем, как мусульмане заполонили полуостров, те сумели сохранить независимость, уйдя в горы Астурии и Кантабрии. Внешностью он и впрямь напоминал тамошних горцев: круглая голова на широченных плечах, седловидный нос, глубоко посаженные глаза. Стоя в описанной позе перед сидящей королевой, он смело смотрел ей в лицо сверху вниз, размышляя, какой смысл она вкладывала в свои слова.

– Я надеюсь, – продолжала донья Леонор, – ты удовлетворен решением, какое приняли оба короля, дабы уладить твой раздор с Кастилией.

Она подняла взгляд; оба они внимательно, почти неподобающе долго смотрели друг на друга. Наконец дон Гутьерре, старательно взвешивая каждое слово, произнес своим характерным, слегка квакающим выговором:

– Мой брат Фернан де Кастро – он был настоящий рыцарь, настоящий герой, и я любил его всей душою. Ничто не возместит мне его утрату, и уж подавно не деньги, не тот откуп, что был мне выплачен. Принимая крест, я поклялся вырвать ненависть из своего сердца, и я сдержу свою клятву, я буду во всем повиноваться королю Кастилии, как повелел мне мой арагонский сюзерен. Но признаюсь тебе, государыня, мне это нелегко. Для меня оскорбительно, что среди ближайших слуг дона Альфонсо находится человек, который недостоин даже плевка, которым я хотел бы его наградить. И человек этот нагло расположился в замке моих отцов.

Донья Леонор, неотрывно глядя на него своими зелеными глазами, отвечала мягким, почти извиняющимся голосом.

– Короли долго совещались, прежде чем решили оставить ему кастильо. Сейчас, благородный дон Гутьерре, – пояснила она, – нельзя вести войну так, как вели ее во времена наших отцов. Для войны требуется много денег, а для того чтобы их раздобыть, требуется много хитрости, подчас и коварства. Тот человек, о котором ты говоришь, наделен и хитростью, и коварством. Поверь мне, мой милый и благородный дон Гутьерре, я понимаю твои чувства, понимаю, сколь оскорбительно для тебя, что сей человек покусился на твой замок. – Она заметила, что его глаза засветились ожиданием и надеждой. «Теперь я поманю сокола кормом», – подумала она. И добавила с расстановкой: – Когда война разгорится в полную мочь, этот человек со всеми его хитростями нам больше не понадобится.

Барон спросил, каковы будут ее распоряжения.

– Пока было бы неплохо, если бы ты со своими людьми остался здесь, в Толедо, – молвила она. – Я пошлю королю весть о твоем прибытии и дождусь его указаний. Если бы решение было за мною, я оставила бы вас здесь. Других войск в городе считай что нет. Мне будет спокойнее, если я буду знать: Толедо охраняют хорошие воины, которым я доверяю.

Дон Гутьерре поклонился ниже, чем он обычно кланялся, и произнес:

– Благодарю тебя, госпожа моя, за столь благосклонные речи.

Он удалился, душу его так и распирало от почтительности к даме и от благородной гордости. Да, эта донья Леонор поистине великая королева.

В ликующем настроении ехал барон узкими крутыми улочками Толедо. Он по праву мог чувствовать себя желанным гостем, настоящим героем в этом городе, из которого некогда был изгнан. В эту жаркую летнюю неделю он частенько проезжал мимо кастильо де Кастро, бросая на него взгляды, полные ненависти и надежды.

И вот настал день, когда во всех церквах Толедо с раннего утра зазвонили во все колокола, – день великой битвы. Настала ночь, и ночью разнеслись по городу смутные, мрачные слухи: битва проиграна. Вместе с лучами нового утра явились и первые беженцы с юга, перепуганные и усталые. Беженцев приходило все больше, жители из предместий Толедо, расположенных вне городских укреплений, тоже валили в переполненный город, а страшные вести становились час от часу страшнее. Великий магистр ордена Калатравы убит, архиепископ тяжело ранен, восемь тысяч рыцарей Калатравы пали в сражении, и с ними более десяти тысяч других рыцарей, а пеших солдат и не пересчитать, сколько погибло.

Донья Леонор сохраняла спокойствие. Все эти слухи – нелепые выдумки. Такого просто не может быть. Поражение она представляла себе иначе.

К королеве явился дон Родриг, единственный из членов коронного совета, кто остался в Толедо. На худом лице читалось ожесточение, горе, негодование. Донья Леонор старалась держаться спокойно.

– Мне донесли, – молвила она, – что король, наш государь, понес тяжелые потери при вылазке из крепости Аларкос. Быть может, у тебя есть более надежные известия, святой отец?

– Пробудись, государыня! – воскликнул Родриг с нескрываемым гневом. – Дон Альфонсо проиграл великую битву. Поход закончился, не успев начаться. Цвет кастильского рыцарства погиб. Великий магистр ордена Калатравы мертв, архиепископ Толедский тяжело ранен, более половины наших баронов и рыцарей полегло на равнине Арройос. Все, что христианские короли нашего полуострова за сто лет сумели отвоевать, пролив целое море крови и пота, – все пошло прахом в один-единственный день в угоду рыцарской прихоти.

Королева побледнела как мел. Внезапно она поняла: все правда. Но перед каноником она не хотела это признавать. С истинно королевским достоинством она поставила его на место:

– Ты забываешься, дон Родриг! – Затем добавила: – Однако я понимаю твою скорбь и не хочу спорить с тобой. Скажи мне лучше, что я должна делать и что я могу сделать?

– Люди, сведущие в ратном деле, – ответил Родриг, – предполагают, что дон Альфонсо еще некоторое время продержится в Калатраве. Ты же, государыня, позаботься о том, чтобы подготовить Толедо к осаде. Ты умна, ты искусна в делах государственных. Прими меры, дабы сохранить спокойствие в городе. Он переполнен беженцами. Сердца людей объяты отчаянием. Толпы народа хотят крушить, хотят убивать. Они угрожают даже крещеным арабам, они угрожают евреям.

В глубине души донья Леонор ожидала услышать что-то подобное; возможно, ей даже хотелось это услышать. Она ответила:

– Я сделаю, что могу, дабы сохранить спокойствие в Толедо.

Дон Эфраим, парнас альхамы, сидел у