Луша - Карина Кокрэлл-Ферре

— Alice, my girl, we were so worried, but you are right on time, well done my girl![121]

И передал ее маме, которая нетерпеливо ерошила Алисе волосы, а потом расцеловала и уже и не отпускала.

— You got so sweaty, silly sausage![122] — Ханна сняла с дочки пальто и варежки и, свернув, подстелила на дно лодки, чтобы было помягче. Дул легкий бриз. Алиса с мамой уселись в обнимку поблизости от корзинки, из которой вкусно пахло свежим хлебом с хрустящей корочкой. Кота нигде не было видно.

А колокола все звонили и звонили, но все тише и все дальше.

— Are you ready, folks? Let's go![123] — Счастливый Кристофер в светлой соломенной шляпе с синей лентой ловко оттолкнулся шестом, и они поплыли.

Они плыли и плыли, мимо зеленых лужаек и длинноволосых ив под каменными мостами, которые проглатывали их, пока не увидели впереди самый красивый мост — резной, каменный, с высокими окнами, соединяющий два прекрасных дворца. Одно из окон на мосту было открыто. В нем сияла на солнце медная труба граммофона, из которой лилась мелодия, очень подходившая плавному движению реки.

— Tales From The Wienna Woods, Camilla loves it[124], — сказала Ханна и начала подпевать вальсу, смеясь и размахивая в такт руками.

— Which means she must be here somewhere with a glass of gin and tonic in her hand[125], — засмеялся Кристофер.

— А куда мы плывем? — спросила Алиса, хотя ей было решительно все равно куда.

Вместо ответа мама поцеловала ее в лоб, откинув еще влажную челку и прижала к себе Алису еще крепче.

Тело Татьяны Владимировны Речной так никогда и не обнаружат, словно и не было ее никогда.

* * *

Полковник Николай Иванович Клыков смотрел на город, над которым порывами бушевал ветер с реки.

Невыносимо громко тикали часы под охраной больших бронзовых овчарок. Противно завывал в рамах ветер, и нескончаемо тянулось вязкое ожидание. «Уж скорее бы снег, что ли. Обычно в это время все бело, а в этом году — никак…» Вздрогнул, когда ожил, заверещал телефон. Бросился к трубке, чуть не свалив на пол часы.

— Анатолий, ну слава те госпади! Докладывай! Взяли?

Он замолк и окаменел, слушая голос в трубке. Слушал долго. Потом потрясенным, совершенно не своим голосом, спросил:

— Как это — «ничего нет»? Ты что, майор, пьян? Как это «под водой»?

В трех высоких окнах кабинета, как в замедленной съемке, падали крупные хлопья снега, и, как всегда, казалось, что это не снег падает вниз, а окна летят вверх.

Глава 53

Крушение. Месяц цветения умэ

Двенадцатого декабря 1939 года на маршруте Магадан — Владивосток потерпит крушение пароход «Индигирка». Кое-где на шлюпках и спасательных кругах еще сохранится замазанное краской старое название парохода «Commercial Quaker». СССР купил у США эту двадцатилетнюю посудину в 1938-м.

В одном из трюмов парохода, на восьмиметровой глубине, среди 1134 заключенных, свернется на ледяном металле, подложив руку под голову, удивительно живучий бывший кембриджский биолог Кристофер Уэскер, а теперь доходяга, или фитиль. Заключенный номер 7878, статья 58-2 («Вооруженное восстание, любое действие с намерением насильственно отторгнуть от Советского Союза любую часть его территории или вторжение с целью захватить власть»), мера пресечения — расстрел. Следователь Гиреев сдержит обещание, и, за «кооперцию со следствием», расстрел будет чудом заменен на двадцать пять лет лагерей строгого режима.

Нога у Кристофера останется искалеченной, еще он заработает туберкулез на золотых приисках Дальстроя, но все-таки останется еще достаточно жив, чтобы попасть в списки транспортированных во Владивостокский пересыльный пункт, по какой-то неведомой надобности Государственного управления лагерей (ГУЛАГ).

Узнал ли Кристофер Уэскер пароход, на котором уплывал из Лондона в СССР, неизвестно. Оба до неузнаваемости изменились.

Капитан Лапшин пытался убедить начальника Мортранспорта Дальстроя Корсакова, что отправляться в рейс без груза, не считая чуть более тысячи зеков, в декабре через Лаперуз, мимо подводных камней мыса Соя-мисаки, — безумие, что спасательных шлюпок на судне всего две — на 40 человек, то есть только на команду. Корсаков наорал на капитана по-матерному и пригрозил немедленным арестом за троцкистский саботаж. Капитан знал, как молниеносно и сам может оказаться в ватнике с номером на груди, поэтому «Индигирка» вышла из бухты Нагаева 8 декабря в 10 утра.

Двенадцатого декабря 1939 года шторм норд-норд-вест в проливе Лаперуза около Камня опасности (граница между СССР и Японией) достиг девяти баллов и сопровождался сильной пургой. «Пассажиры в трюмах были расположены без нар, на голом полу, в антисанитарном состоянии» (из обвинительного заключения по делу «Индигирки» за номером 156).

Совокупный живой вес истощенных и измученных рвотой зеков в трюмах никак не мог обеспечить судну достаточной осадки, а капитан не учел более сильный дрейф левого галса, к тому же перепутав маяки. В два часа ночи «Индигирка» налетела на подводные камни в районе Саруфуцу, стала резко крениться и, наконец, легла на грунт правым бортом, возвышаясь над водой на четыре метра. Началось обледенение.

Капитан подал сигнал бедствия. В рев девятибалльного шторма ворвались выстрелы. Охрана стреляла по тем обезумевшим, кому удалось выбраться из трюмов. Их было немного, потому что от удара рухнули хлипкие деревянные трапы, соединяющие люки палубы с восьмиметровой пропастью трюма, и люди захлебывались в полной темноте в перевернувшейся гигантской железной коробке, до половины теперь наполненной ледяной водой.

Выписка из обвинительного заключения по делу 156 (орфография источника сохранена)

13 декабря в полдень к месту аварии прибыл плавающий под японским флагом пароход «Карафуто-Мару» и находящиеся на борту п/х «Индигирка» оставшиеся в живых пассажиры и члены экипажа были сняты. В трюмах погибшего п/х «Индигирка» оставались еще пассажиры, которые не могли проникнуть наверх, т. к. судно лежало на борту и люки были залиты водой.

(…) Капитан Лапшин покинул судно и перешел на борт парохода «Карафуто-Мару», невзирая на то, что в трюмах погибшего судна, которым он командовал, оставались еще живые люди (до 200 чел.)…

(…) Руководство, покидая потерпевшее судно, даже не предупредило оставшихся в трюмах людей, что наверху известно об их существовании и что им будет оказана какая-либо помощь в спасении, в результате чего пассажиры, просидев в беспомощном состоянии четверо суток, сделали для себя вывод, что об их существовании наверху ничего неизвестно, кончали жизнь самоубийством, путем перерезания вен и утоплением в воду. (…) Находящиеся в трюмах люди были извлечены японскими властями только 16 декабря 1939 года путем прорезов в бортах судна. (…)

Таким образом, было спасено