Луша - Карина Кокрэлл-Ферре

Потом метнулся к печке, схватил кочергу. Опять затрещали кусты.

Алиса ничего не поняла. Мама разволновалась, откинула одеяло и попыталась спустить с кровати ноги, и Алиса обомлела, не в силах отвести глаз. Это были чьи-то чужие ноги, не мамины. Страшные, иссохшие, в синих венах, пальцев не было, как отрезаны. Алиса замерла, пораженная, а девочка бросилась к маме, и та обняла ее, стала гладить, успокаивать. Алису уколола ревность, но совсем немножко. Она думала, что случилось, почему у мамы такие ужасные ноги? И с испугом посмотрела на мамины руки. Руки были мамины, прежние, родные.

На стенах метались их тени в дрожащем свете керосиновой лампы, чутко отзывавшейся на ветер.

Глава 50

Погоня

— Товарищ майор, да тут танк нужен! Машину угроблю, застрянем, как пить дать, — умолял лейтенант-водитель, юный, как старшеклассник.

— Давай, говорю, пошел! — прорычал Тихий, не замечая, что повторяет голос и интонации Николая Ивановича.

Девчонку и женщину, подходивших по описанию, видели на Мосту электрики, чинившие фонари, он сам их допрашивал. Интуиция, редко подводившая Тихого, пихала в спину острыми кулачками: скрыться бежавшие могли только здесь. Майор хватался за соломинку.

В днище «газели» что-то ударило, она накренилась. Водитель выскочил из машины, и сильный порыв ветра сделал попытку по-хозяйски захлопнуть за ним дверь.

— Так и есть, обе рессоры в куски. Приехали, Анатолий Валерьевич… — сказал водитель, с досадой хлопаясь на сиденье. — А у меня с собой ни запчастей, ни инструмента.

Он схватил рацию и кричал в нее умоляюще:

— Волга, Волга, я — Дон, прием. Я — Дон.

«Пальма» только трещала. Связи не было.

— Еще вчера барахлила…

— Барахлила! Без исправной рации — на оперативные выезды?! — заорал Тихий непривычным к крику горлом. — Времени у нас, лейтенант, от силы полтора часа. — Тихий взял себя в руки. — Полтора часа, чтобы прочесать весь этот холм. Не найдем и не доставим преступников — сядешь вместо них, статья найдется, понял?

— Понял…

— С машиной потом разберешься. Все, на моих — пятнадцать двадцать, время пошло!

Анатолий Валерьевич хрястнул дверью и зашагал по пустырю, лейтенант — за ним. Под ногами в подмерзшей грязи то и дело поскрипывало битое стекло. Обиднее всего было сознавать, что старый пес оказался прав: всех надо было брать во время обыска. А они весь успех дознания поставили на Николая Речного, забыв, что «эти» иногда умирают по собственной инициативе.

Ветер усиливался, запахло снегом. Вода билась о кромку прибрежного льда. Тропка вела по берегу. Справа — свинцовая вода, слева — темный холм, поросший облетевшими деревьями и кустами, заброшенные сады с остатками крыш. Неучтенная зона затопления.

Из реки торчали какие-то мощные железяки и, метрах в ста от берега, полузатопленный ржавый купол, который, как соломой, покрывали брошенные гнезда птиц.

Они не успели отойти далеко. Позади раздались вой, мычание и звон битого стекла. Машину какой-то железякой крушил худой высокий лысый старик в ватнике. Оставив машину, безумец с диким выражением пошел с железякой прямо на них, мыча какое-то слово. Старик явно спустился с холма из садов и сумел, прячась за металлическими сваями, подобраться к ним незаметно.

Пуля Тихого пробила старику лоб, и тот рухнул головой в закачавшиеся хвощи, покрытые инеем. Тихий подошел к убитому, наклонился. Открытый рот застыл в крике…

— Надо же, язык отчекрыжен, — удивленно констатировал он и сплюнул.

Позеленевший лейтенант выглядел как человек, которого сейчас вырвет.

Так погиб Олег Олегович Коренев, 1908 года рождения, бывший танкист, спасенный пароходом «Карафуто Мару» с затонувшей «Индигирки» и вернувшийся домой после шестнадцати лет лагерей.

— С холма спустился, гад, из садов.

— М-машину-то как разнес, — сказал понемногу приходящий в себя лейтенант. — Даром что старый. А вдруг их тут целая банда в садах засела, товарищ майор? А нас двое всего.

— Если банда — орден дадут. Посмертно. Будешь знать, как без работающей рации ездить!

Мальчишка-шофер изо всех сил старался скрыть дрожь.

Нападение дикого старика еще больше убедило Тихого, что они на правильном пути.

«Здесь они, больше негде», — сказал Тихий себе и зашагал по направлению к холму, быстро, не разбирая дороги.

Шофер оглянулся на убитого.

— А с этим что?

— С этим потом.

Тропка вела к огромной трубе, уложенной поверх покрытого тонким льдом болотца. Из трубы тянуло промозглостью, мочой, ржавым металлом и какой-то дохлятиной. Тихий не любил замкнутых пространств, но тоннеля не обойти: лед на болотце слишком тонок.

Цель — неучтенный холм, зона затопления с ее деревянными развалинами, лучшее место для укрытия, виден был отлично и совсем рядом.

Тихий ступил на гулко отозвавшийся металл, подавляя растущую тревогу. Чутье шептало: ничего там хорошего на другой стороне.

Глава 51

Прощание с городом-садом

Доктор Мунк отложил ручку, снял очки, устало протер заломившие глаза и посмотрел на часы. 00:45 Автобусов не будет до утра.

Он все чаще оставался ночевать в кабинете. Дома одиночество наваливалось прямо у двери, глухое, тяжелое, звенящее тишиной. Зато в отделении никогда не бывало тихо. Больные бредили, бормотали, кричали во сне. В коридорах — быстрые шаги дежурных сестер, их разговоры, приглушенный смех. Однако сегодня выдалась на редкость спокойная ночь. Он приводил в порядок свои записи. «Психогенная амнезия по закону Рибо как защитная реакция организма».

Вдруг из промежутка между раковиной и шкафом для инструментов донесся какой-то шорох. Показалось. Нет, не показалось. Шорох повторился. Он встал, прошел за шкаф и обомлел.

— Как ты сюда попала? Кто ты?

Грязная, заплаканная девочка в черной вязаной шапке сидела на полу под раковиной, забившись в угол, и сжимала какую-то котомку. Увидев его, она вжалась в стену спиной еще сильнее и зачастила скороговоркой:

— Мне папка еще давно сказал вас найти, если с ним что. Сказал: ищи доктора Мунка. Доктор Мунк — человек! Сказал: он на сто первом километре в психушке, третий этаж. На двери табличка. Я — зайцем — и сюда, еще светло было, под лестницей сидела, наконец вас нашла. Вертухаи с обыском приходили. Папку забрали. А Ханна… умерла… — Она заплакала горячо, со всхлипами. Он сидел оторопело, пытаясь сообразить. — С Ханной мамка сейчас. Но мамка не в себе, не понимает ничего, как ребенок. Я обратно должна. Ханна мертвая там, на кровати. Как ледышка.

— Да как зовут тебя?

— Луша. У нас ведь даже Джинджер куда-то исчез, и Олев Олевыч убежал, и нет его… Они папку забрали. Не знаю, что с ним, где он. Я от них прячусь. Вы меня не выдадите?

Доктор Мунк поднял ее с пола за хлипкие плечики, посадил на