Я и моя судьба - Лян Сяошэн

младшей сестры в другую семью не только не отдалил ее от других сестер, но, наоборот, стал предметом шутки, которую все рассказывали чуть ли не взахлеб от удовольствия, причем всякий раз эта история звучала будто впервые. Это вывело теплые отношения родственников на новый уровень, что в корне отличалось от моей собственной ситуации. У мамы Сяна было сразу три дяди, и, похоже, из-за такого превышения квоты у самого Сяна ни одного дяди так и не появилось.

Думаю, что в понимании китайцев фраза «человек – это совокупность всех общественных отношений» вполне могла бы означать «человек является воплощением своей судьбы». Всякий верит, что «если суждено, то люди встретятся и за тысячу ли, а если нет, то не познакомятся, даже столкнувшись лицом к лицу»[99].

Сян спросил, о чем я задумалась.

Я со всей серьезностью ответила:

– Размышляю о жизни.

Приподнявшись на локте, он заглянул мне в глаза и спросил:

– А можно поконкретнее?

Я объяснила ему разницу между мной и его младшей тетей, которую тоже выбросили.

Тогда он сказал:

– С самого рождения человек подчинен обстоятельствам. С момента появления на свет свой пол, физические, умственные, внешние данные, а также имя он выбирает не сам, а получает от других. Ни у кого из нас нет даже капли свободы выбора.

– А ты веришь в судьбу? – спросила я.

– А к чему ее оспаривать? Ведь судьба это не что иное, как предопределенное свыше везение, либо невезение, либо нечто среднее. Но человек – это животное с очень сильными способностями…

– Я понимаю, о чем ты, – прервала его я и с некоторой печалью добавила: – Но если человек оказался невезучим и вдобавок не может крепко стоять на ногах, неужели ему всю жизнь придется страдать?

– Вот почему так важно то, каков мир вокруг тебя. Я думаю, что страна – это своего рода Небо, не будет преувеличением, если назвать ее Богом. Для тех, кого Небо обделило своими дарами, это тем более так. Хорошая страна должна помогать обделенным менять судьбу и обеспечивать им защиту. То, что тебя оставили в чужой семье, произошло из-за огромной разницы в уровне жизни между городом и деревней. Подумай сама, если бы зажиточное семейство моего дяди проживало не в Шанхае, а где-нибудь в деревне, какая была бы судьба у моей тети? И какие бы в итоге сложились отношения между четырьмя сестрами?

Я прыснула от смеха.

– Я говорю что-то смешное?

– Да нет же. Просто я вдруг подумала, много ли найдется молодоженов, которые бы сразу после постельных дел принялись обсуждать такие проблемы?

Задумавшись, он серьезно сказал:

– Думаю, только мы. Китайский менталитет накладывает на китайских молодоженов свой отпечаток!

На свадьбу нам подарили больше десяти тысяч юаней. Сян строго-настрого запретил друзьям приходить с конвертами, но конверты от трех тетушек нам все же пришлось принять, дядюшек также пришлось уважить – отвергать их подношения было бы непочтительно. Денежный перевод от Цзюань в размере пяти тысяч меня сразил наповал.

Когда мы созвонились с ней по межгороду, я назвала ее сумасшедшей.

– Деньги для меня не проблема! – хвасталась она. – Магазины приносят прекрасный доход, я просто хотела тебя порадовать.

И все-таки Сян отложил эти пять тысяч отдельно и сказал:

– У Ли Цзюань так много бедных родственников, им эти деньги точно есть на что потратить. Когда будет подходящий момент, просто вернешь эти деньги назад.

Я думала так же.

У меня наконец-то появился настоящий дом, причем не где-нибудь, а в Шанхае – втором по величине городе Китая. Я была счастлива как никогда.

Наша небольшая квартирка представляла собой клетушку площадью двадцать четыре квадратных метра и располагалась в проулке со старой европейской застройкой. По словам Сяна, для домов, подобных нашему, такая квартира не считалась маленькой. Несмотря на ее мизерную площадь, солнечного света в квартире было предостаточно. Моя свекровь не диктовала, как именно следует обставить дом, а вкус Сяна меня вполне себе устраивал. Единственное неудобство состояло в том, что малюсенькую кухню и санузел приходилось делить с соседями снизу. При этом душевой не было вовсе. К счастью, прямо у входа в переулок располагалась общественная баня, посещение которой стоило всего пять цзяо[100].

Свекровь жила одна в небольшой трехкомнатной квартире в доме с лифтом, квартиру эту еще при жизни получил ее супруг.

Как-то раз она сказала мне извиняющимся тоном:

– Ваньчжи, после моей смерти эта квартира станет вашей. Но пока что позвольте мне пожить в свое удовольствие. Очень надеюсь, что вы из-за этого не будете на меня в обиде.

– Мама, что вы такое говорите! – почтительно откликнулась я. – Я обожаю нашу квартиру, желаю, чтобы вы были здоровы и дожили до ста лет! Ваше долголетие для нас с Сяном будет только в радость.

После смерти мамы-директора я уже много лет никого не называла мамой, и я была счастлива, что у меня снова появилась такая возможность.

Безо всяких советов со стороны я выстроила отношения со свекровью так, что буквально во всем старалась ей угодить. При этом, что касалось «совокупности моих социальных отношений», то для меня были одинаково важны свекровь, муж и Цзюань. Прекрасную основу для наших отношений заложило то обстоятельство, что свою молодость свекровь, как и я, провела в Гуйчжоу.

Не успела я насладиться и несколькими днями медового месяца, как с места меня сорвал срочный звонок Ли Цзюань, из-за чего мне пришлось немедленно возвращаться в Шэньчжэнь.

Цзюань, которую обычно трудно было выбить из колеи, на этот раз находилась в полном смятении – утром, когда она пришла открывать аптеку, то обнаружила под окном пятерых сидевших на корточках подростков, трое мальчиков и двое девочек, которые, перебивая друг друга, сообщили, что хотят увидеть свою тетю Фан Ваньчжи. Оказалось, все они приехали из Шэньсяньдина. Узнав, что их тетя построила в Шэньчжэне собственный бизнес и стала успешным человеком, они примчались в Шэньчжэнь, чтобы тетя нашла для них работу и помогла получить в Шэньчжэне прописку. Судя по их тону, некоторые из ребят предупредили родителей о своем отъезде, а некоторые просто сбежали из дома. Например, один мальчик жил вовсе не в Шэньсяньдине, но тоже учился в Первой школе волостного поселка, что давало ему право называть себя моим земляком.

Вернувшись в Шэньчжэнь, я убедилась, что все они и правда совсем еще дети. Лишь одному пареньку, тому самому, что учился в Первой школе, скоро должно было исполниться восемнадцать, остальным не было еще и шестнадцати.

Рассердившись, я принялась их вразумлять:

– Вы несовершеннолетние, никакой работы я для вас