Дворики. С гор потоки - Василий Дмитриевич Ряховский

— Дьявол! — Петр кусал губы в бессилии предотвратить неминуемую беду.

Один раз его поманила к себе Лиса, ковырявшая на усадьбе навоз. Подоткнутая, в улепленных сырым навозом лаптях, Лиса стояла около навозной кучи, опершись на рукоятку вил, как воин, готовый к встрече с врагом. Она строго оглядела его и спросила так, будто требовала ответа:

— Ты что это, малый, удумал? Не гоже будто так.

— Что такое?

Лиса поплевала на ладони и опять взялась за вилы.

— И штокать нечего. Вот палка по тебе скучает. Ты что это Настьку…

— А! Ты про это? — Петр сурово сжал губы: вмешательство Лисы его рассердило.

Но та, не заметив его гримасы, отбросила дымящийся шматок навоза и сказала тише:

— Про что же говорить, как не про это? Все говорят, да только попусту, а я хочу тебе сказать по-хорошему.

— Ну, говори. — Петр нетерпеливо переступил с ноги на ногу.

— Вот и говори… — Голос Лисы утерял свою требовательность, отозвался в ушах прежней ласковостью, о которой Петр хорошо помнил все время, как ушел от нее к Артему. — Я, малый, тебе душой хочу сказать: не путай девку, раз с одной не распутался. Аль у Алены без тебя слез мало? А ведь слушать ей брехню этой бабы не вот как сладко. Я тебя и идти жить-то к ним не благословляла: девка, мол, мало ли чего люди придумают? А позор девке — оселок на шею, век не снимешь, счастьем-долей за него платить придется.

— Да в чем дело-то? — почти крикнул Петр. Его начинала бесить медлительность Лисы, не договаривающей до конца.

— Дело? — Лиса поджала губы и оглянулась на дворы. В глазах у нее отразилась огневая искра солнца, выгнав на ресницы тонкий ободок влаги. Петр сочувственно подумал: «Молодые дома сидят, а старуха руки рвет». И эта мысль открыла сердце для восприятия ворчливого наставления. — Хвостом вертит твоя Донька, — говорила Лиса, смахивая с ресниц влагу ветреных слез. — Похваляется встречным и поперечным, что скоро ты придешь к ней в дом, как управишься с делами. «Наплевать ему, — говорит, — на совет и на всякие дела. Он только для того и взялся, чтоб часть из дома взять». Да все так норовит, чтоб ее речи Алена или Настька услыхали. А ты девку манишь. Хорошо ли матери?

— Ну?!

Петр почувствовал злобную дрожь в коленках и не сводил взгляда с лица Лисы. Та вдруг вздернула вверх голову и взялась за вилы.

— Чего ты нукаешь? Не запряг еще. Наплевала бы я на тебя, коли так! Иди. Я тебе не говорила, ты не слыхал.

Она так рьяно принялась расшвыривать навоз, что Петру стало неловко стоять около нее пнем. Он пошел от нее, ссутулив плечи: нечаянная обида этой хорошей старухи легла на них тяжестью.

Дележка земли, поездка в волсовет отвлекли его от замысла немедленно дать бой Доне и объясниться с Артемом по поводу Настьки.

После заседания ячейки он не приехал в Дворики. Совет превратился в маленький штаб. Арест Пузырькова, двух заведующих мельницами и бывшего управляющего княжеским имением, оставленного в нем в качестве советского заведующего хутором, будто прорвал плотину всеобщего вынужденного молчания. В совет валом повалил народ. Посыпались жалобы на незаконные поборы, на просчеты, сообщения о воровстве, об отправках в другие волости обозов с хлебом и экономическим имуществом. В совет шла преимущественно беднота, бабы. Петру приходилось целыми днями торчать за столом, принимать жалобы, отвечать на запросы, успокаивать наиболее рьяных. Уставая до помутнения в глазах, он не переставал радоваться тому, что народ всколыхнулся, нашел дорогу в совет, следовательно совет становится центром событий, той властью, о которой тосковали сбитые с толку деревни. А вечером или собиралась ячейка и намечала дальнейшие мероприятия по выкорчевке посеянных Пузырьковым зол, или Петр, Шашков и Мухин выезжали на мельницы, где уже работали оба Кости — по учету и проверке работ. И только к утру Петр возвращался в совет, пил с красногвардейцами — охраной совета — мутную тепловатую бурду с черствым, рассыпающимся хлебом и после, свернувшись в крючок на большом денежном сундуке, часа два-три спал.

Под самый праздник собрался съезд.

Нужно было думать, что, пока действовала ячейка, по селам, темным углам с не меньшим напряжением действовала и другая сила — сила тех, кто поддерживал Пузырькова и возлагал на него надежды. Представителями от сел на съезд явились, как на подбор, бородачи, люди, скупые на слова, но всем видом своим, осанкой, загадочными улыбками показывавшие, что их не сломить. Оттого съезд шел не так, как прежние: не было криков, ругани, кулаковерчения. Доклады Шашкова, Мухина были прослушаны в полной тишине, но Петр чувствовал назревание настоящего взрыва, выдержать который им придется с большим напором. И этот взрыв произошел после его доклада о задачах текущего момента и о выборе нового совета. Первое же слово о ячейке породило в зале злую притихлость. Ни одна пара глаз не встретила взгляд Петра. Это его не смутило. Он докончил сообщение и перешел к выборам. И достаточно было ему сказать: «Мы, большевики-коммунисты», — как тишина в зале хрястнула, взмыли крики и вверх вскинулись серые, желтые, гнедые вихры бород.

— Нам нужен совет, а не коммунисты!

— Вы сами по себе, а мы поиначе!

— Вы хоть в провал, а мы с вами не полезем!

С трудом перехватив гул, Петр попытался толково, не распаляя злобы, сказать о том, что революцию сделали рабочие во главе с большевиками, это они свергли власть царя и буржуазии, потому они, опираясь на рабочий класс, должны теперь управлять всем государством.

Но он не успел докончить своей мысли. Делегаты повскакали с мест, поднаперли к столу, потом вперед всех пробился шустрый мужичок из Прудков — зимой у него вывезли возов двадцать хлеба — и весело рубнул ребром ладони по столу:

— Наш сказ короткий. Совет? Хорошо. Совет мы выберем. Власть нужна? Мы таких выберем, что и власть будут держать. Но с коммунистами нас не мешайте! Не ме-шай-те! Они нам не дружка. А не хотите по-нашему, думаете своих посадить, тогда мы вам — поклон и вон. В куклы играть не для чего, мы не маленькие, не сисятники.

Его поддержали общим гулом. Петр, подавляя в себе выпирающее желание оборвать, пугнуть, заставить замолчать всех, переглянулся с Шашковым и Мухиным. Те согласно опустили глаза. Тогда он сказал твердо, чеканя слова:

— По революционному закону объявляю этот съезд закрытым, как явно кулацкий. Вся власть в