Всадник без головы. Морской волчонок - Майн Рид

В них не было ничего любопытного; я не нашел даже устричных раковин. Об этом я искренне пожалел, так как под ложечкой у меня уже сосало, и дюжина устриц была бы отличным завтраком. Крабы и омары кишели в изобилии, но я не хотел их есть сырыми, а сварить не было никакой возможности. Впрочем, аппетит еще не разыгрался как следует.

Настоящим мотивом, который заставил меня пройти до конца каменистую стрелку, было то, что я рассчитывал найти морского ежа. Мне давно уже хотелось раздобыть хороший экземпляр этой интереснейшей разновидности иглокожих. Морские ежи попадались у нас на взморье, но в обиходе нашем они не удерживались. Это был довольно редкий и ценный продажный предмет – украшение для камина и письменного стола горожан. Поскольку островок, удаленный от берега, посещался более чем редко, я надеялся раздобыть эту диковинную раковину и с замиранием сердца вглядывался во все щели, провалы и закоулки, куда достигал мой глаз.

По мере того как я продвигался, блестящие безделушки, уже издали приковавшие мое внимание, становились все более и более отчетливыми, и я уже не сомневался в драгоценной находке. Но шел я с прохладцей, не торопясь, зная, что раковины, давно покинутые улитками, от меня не убегут; уверенный в неподвижности этих сокровищ, я шел медленно, с расстановкой, чтобы не упустить чего-нибудь интересного по пути; но напрасно я жадничал: ничего любопытного мне не попалось, пока я не добрел до самых россыпей.

Зато какая великолепная ожидала меня там находка! Это был чудеснейший экземпляр морского ежа: круглый, как апельсин, с темно-пурпурной расцветкой… Но стоит ли вам его описывать? Кто из вас не знает морского ежа?

Я завладел драгоценным зверьком и долго любовался очаровательными чешуйками и иглами, которые делают его таким привлекательным; это был самый любопытный из всех когда-либо виденных мною экземпляров, и я заранее радовался памятке, которая останется в моих руках после прогулки.

Внимательно рассмотрев панцирь снаружи, я заглянул в его полую внутренность, – прелестную, чистенькую келейку, всю выбеленную, позабавившую меня множеством крошечных отверстий, расположенных в правильные ряды, как миниатюрные отдушины-оконца.

Тут я вспомнил про раковины, и во мне проснулся инстинкт коллекционера. Оказались четыре разновидности, и все четыре одинаково любопытные и до сих пор неизвестные мне. Я набил ими карманы до отказа, набрал в придачу полные пригоршни и, счастливый своим богатством, направился к месту стоянки моего «тузика».

О ужас! Самоцветные раковины рассыпались, как мусор, и сам я чуть не грохнулся наземь. Где моя лодка? Где мой «тузик»?!

Глава VIII

Потеря челнока

Вообразите все мое недоумение, смятение, растерянность.

Как это могло случиться, спросите вы. Неужели шлюпка исчезла?

Нет, она еще оставалась в поле зрения, но хуже того – она удалялась.

Полоска щебня, на которой я ее оставил, опустела; окинув взглядом море, я увидел мой «тузик», треплющийся на волнах и уже успевший уплыть довольно далеко. Это было неудивительно: удаляясь вглубь островка, я забыл его закрепить; сборы мои были настолько стремительны, что я не захватил с собой веревки, чтоб привязать его к камням, и свежевший бриз мало-помалу раскачал его и вытолкнул из бухточки в открытое море.

Вы понимаете всю трудность моего положения: как завладеть снова шлюпкой, как без шлюпки вернуться на берег? Проплыть три мили, отделяющие меня от поселка? Это безумие! Помощи ждать неоткуда. Никаких шансов, что меня заметят с берега или догадаются о том, куда забросила меня моя прихоть! Пустой челнок, блуждающий по волнам за три мили, трудно заметить с берега даже в сильную подзорную трубу, не говоря уже о невооруженном глазе. Я теперь убедился, до чего расстояние уменьшает предметы: островок, который, как мне казалось, возвышался на каких-нибудь тридцать сантиметров над водой, в действительности был на метр выше уровня моря. Никто из купальщиков, гуляющих в воскресенье на пляже, не увидит моей лодчонки, разве что, повторяю, в сильный морской бинокль. Но какое невероятное предположение! Оставалась еще одна надежда на медленное, но верное спасение. Шлюпку рано или поздно прибьет к берегу; это вызовет тревогу; за мной пошлют спасательную экспедицию. Но, во-первых, это случится очень не скоро, а во-вторых, в каком-нибудь пункте побережья, весьма удаленном от нашей бухты.

Чем больше я думал, тем горше отчаивался, до глубины осознав тяжелое положение, в которое попал по своей оплошности.

Что делать, как поступить? Выбора не было. Приходилось оставаться на месте. А если все-таки броситься вплавь за шлюпкой? Она еще довольно близко, и при большом напряжении можно ее догнать.

Челнок с каждой минутой удалялся, и времени на раздумье не было.

С лихорадочной поспешностью сорвал я с себя одежду и швырнул в одну кучу башмаки, чулки и рубашку, чтобы выиграть в легкости и свободе движений.

Бросившись в море, я направился к шлюпке кратчайшим путем, стараясь ни на дюйм не уклоняться от прямой линии; но – увы! – расстояние, отделявшее меня от «тузика», упорно не уменьшалось. В конце концов я признал всю безнадежность этой сумасшедшей погони, всю тщетность моих усилий. Я пережил минуты беспросветного отчаяния: если я не догоню шлюпки, мне придется вернуться на островок, ибо добраться до берега вплавь так же невозможно, как переплыть Атлантический океан.

Я был недурным пловцом, и миля, даже полторы, меня бы не смутили; но три мили было уже слишком, а ветер к тому же относил шлюпку наискось к берегу, и, следуя за ней, мне пришлось бы проплыть по крайней мере десять миль.

Отчаявшись в моем предприятии, я решил вернуться на островок, ибо ничего другого не оставалось, когда внезапно шлюпка моя повернулась другим бортом и, описав кривую, начала медленно ко мне приближаться, подхваченная, очевидно, струей встречного ветра.

Нечего и говорить, что и я из последних сил поплыл ей навстречу и через несколько минут с блаженной и, как потом оказалось, напрасной надеждой ухватился за ее борт. Передышка явилась более чем кстати.

Слегка отдышавшись и оправившись от неимоверного напряжения, я сделал попытку забраться в лодку, но, к несчастью, несмотря на свой маленький рост, я оказался слишком грузным, и утлая лодчонка перевернулась вверх дном под тяжестью моего тела и накрыла меня.

Вынырнув из воды, я уцепился за перевернутую шлюпку и сделал отчаянную попытку взобраться на ее киль и сесть на нем верхом. Но и это усилие не увенчалось успехом. Взбираясь на киль опрокинутой шлюпки, я потерял равновесие и так сильно рванул ее к себе, что лодчонка вторично перевернулась и приняла нормальное положение. Вначале я этому обрадовался, но ликование мое было преждевременным: «тузик», переворачиваясь, зачерпнул слишком много воды. Правда, этот неожиданный балласт сделал суденышко более устойчивым и позволил мне сравнительно легко перемахнуть через борт и стать, как мне думалось, хозяином положения, но едва очутился я в лодке, как сразу почувствовал, что тяжесть моего тела в соединении с зачерпнутой водой для нее непосильна: «тузик» начал медленно тонуть. Мне следовало немедленно выпрыгнуть в море, чтобы предотвратить катастрофу, но я сдуру остался в шлюпке. Вода доходила мне до колен; я решил ее вычерпать, но кастрюля, служившая черпаком, пошла ко дну; а весла плавали в довольно большом отдалении.

В отчаянии моем я принялся вычерпывать воду пригоршнями, но из этого ничего не вышло: только что приступил я к этой не слишком веселой работе, как «тузик» совсем затонул; я едва успел прыгнуть за борт и отплыть на несколько метров, чтобы не быть вовлеченным в воронку, образовавшуюся при его погружении.

Бросив прощальный взгляд на воду, вспененную в том месте, где исчез «тузик», я направился к черному островку, моему единственному прибежищу.

Глава IX

Неудача

С трудом достиг я островка, так как плыть пришлось против течения. Виновником внезапной перемены курса моего челнока был не только случайно подувший бриз, но и начавшийся прилив. Я приближался к цели; мускульное усилие, выбросившее меня на берег, безусловно, было последним разрядом моей энергии. Выбравшись из воды, я в полном изнеможении распластался на камнях.

Однако сознание опасности меня не покидало, и я позволил себе лишь краткую передышку; прилив шутить не любит. Немного отдышавшись, я вскочил на ноги.

Странное дело, не знаю почему, но взгляды мои все время оборачивались в сторону затонувшего челнока. Быть может, я питал еще смутную, подсознательную надежду, что лодчонка моя всплывет и, как игрушечная утка, влекомая магнитом, направится к островку.