Испанская баллада - Лион Фейхтвангер

Иегуда видел грубые лица солдат и их предводителя, разглядел среди них хитрого, трусоватого, приторно-учтивого, глупого садовника Белардо – даже на его физиономии была написана жажда убийства. Иегуда догадывался, что означают крики, доносящиеся снаружи, он знал – ему осталось жить считаные минуты. Иегуду душил страх. Но он пытался преодолеть его силою мысли. Сокрушительница всего сущего однажды явится ко всем и каждому, он сам пожелал, чтобы она явилась к нему здесь и сейчас. Итог под всеми своими счетами он подвел уже несколько дней назад. Он совершил много суетного, но и кое-что хорошее, просто оттого, что ему хотелось быть чем-то бо`льшим, чем другие люди. Но так или иначе, ему это было позволено: он действительно был чем-то бо`льшим, чем все прочие. Иегуда окинул взором надписи на стенах – они восхваляли мир. Он в течение многих лет оберегал мир и процветание полуострова. И даже его уход станет для многих благословением. Сии жалкие убийцы скоро пожалеют о том, что учинили; они не посмеют тронуть других, он отдаст свою жизнь ради спасения франкских беженцев. Леденящий ужас опять остановил ход его мыслей. Но на лице по-прежнему сохранялась спокойная, чуть презрительная маска.

Лицо Ракели тоже было спокойно. Альфонсо повелел ей остаться здесь, Альфонсо здесь хозяин, и этот незнакомец не может сделать ей ничего худого. Она внушала себе, что должна быть бесстрашной, должна быть достойной своего Альфонсо. Альфонсо хотел, чтобы женщина, которую он любит, была бесстрашной. И он ей обещал, что вернется. Ракель сидела неподвижно. Но тело уже чувствовало, что смерть близка, и в сердце прокрадывался страх.

Незваные посетители по-прежнему жались к стене, не зная, как поступить. Полминуты тянулись как вечность – никто не раскрывал рта.

Но тут вдруг Белардо выпалил:

– Благородный рыцарь не хотел, чтоб о его приходе докладывали, госпожа.

Теперь заговорил и барон Кастро.

– Похоже, ты, еврейка, не привыкла вставать, когда к тебе приходит рыцарь? – произнес он своим грубым, квакающим голосом.

Ракель не ответила. И барона внезапно охватило сомнение.

– Или, быть может, ты христианка? – спросил он.

Будь оно так, ему было бы непристойно сюда врываться. Но Белардо его успокоил.

– Наша повелительница донья Ракель – не христианка, – сообщил он.

Лицо Кастро побагровело. Он досадовал, что мог так обмануться – принять эту притворщицу за знатную даму. Ракель видела – в нем закипает бешенство, и вдруг ей показалось, будто перед ней стоит разъяренный Альфонсо, – да, это было лицо Альфонсо, безобразно искаженное гневом. Но адская личина тут же исчезла, и она увидела Альфонсо лучезарным, прекрасным, таким, каким он был, сражаясь с быком. Нет, она не опозорит своего Альфонсо в эту решительную минуту. Когда люди станут ему рассказывать, как на нее напал этот изверг, они обязательно должны будут прибавить: Ракель ни чуточки не испугалась.

Она медленно поднялась с места, движением девочки и в то же время истинной дамы.

Но встала она не из почтения к свирепому рыцарю, а из почтения к смерти.

И вот ты стоишь выпрямившись, донья Ракель ибн Эзра, Красавица, Фермоза, буревестница Сатаны, наложница Альфонсо Кастильского; ты царевна из рода Давидова, ты мать Иммануила. Милое юное лицо сердечком – оно стало умудреннее прежнего, и если от страха оно побледнело, твоя матово-смуглая кожа скроет этот страх. Твои голубовато-серые глаза – они распахнулись еще шире, они смотрят куда-то вдаль – быть может, в ужасающую пустоту, быть может, в светлое, высокое, желанное нездешнее.

Кастро пытался сообразить, что же теперь делать. Все было совсем не так, как он себе представлял. Он находился в доме короля, а эта женщина, хотя бы и еврейка, была наложницей короля и родила ему бастарда.

Дон Иегуда наконец заговорил. Он хладнокровно обратился к пришельцу по-латыни:

– Кто ты? И что тебе здесь понадобилось?

Кастро пристально смотрел на распроклятого выродка. Этот еврей украл у него кастильо и водворился там, этот еврей виноват в гибели его брата, да вдобавок он носит на груди пластину с гербом Кастилии, а сейчас дерзает говорить с ним учтиво, высокомерно, по-латыни, точно рыцарь с рыцарем. Барон надулся как петух и ответил, мешая арагонские и кастильские слова:

– Я барон Кастро, теперь ты знаешь достаточно, жид.

Иегуда взглянул на него с едва заметной усмешкой, как, бывало, смотрел в лучшую пору своей славы и силы, и любезно заметил:

– Примерно таким я тебя и представлял.

Затем он отвернулся от барона и тотчас забыл о нем. Он смотрел на дочь, впивал в себя ее нежный облик, думал и о внуке, маленьком Иммануиле. Алазара он потерял, и милая дочь тоже покинет этот мир совсем скоро. Еще мгновение-другое – и сам он умрет. Но младенец Иммануил ибн Эзра живет, недосягаемый для врагов.

Ракель тоже думала о сыне. Переделать Альфонсо ей не удалось, но то хорошее, что в нем было, продолжало жить. В ее смятенном сознании уже не как мысль, а как смутное представление всплыл образ мессии, который победит дикое начало, быка, и принесет на землю мир. Ракель видела – отец на нее смотрит. Она ответила ему взглядом и сказала:

– Ты правильно сделал, отец, что спас Иммануила. Наш Иммануил будет жить. Моя душа исполнена благодарности к тебе.

Волна нежности, удовлетворения, гордости прихлынула к сердцу Иегуды. Но тут же схлынула. И вновь его охватил леденящий ужас. У него еще достало сил повернуться лицом к востоку. Он опустил голову, он больше не противился, он ждал, когда обрушится удар. Ему хотелось, чтобы это произошло поскорее.

Кастро не понял того, что молвила Ракель по-еврейски, однако почувствовал: эти двое не боятся его, они потешаются над ним. И дикая ярость уничтожила последние сомнения.

– Что же, никто не хочет расквитаться с этими тварями? – заорал он. – Мы разве затем пришли, чтобы с ними разглагольствовать? – Он извлек меч из ножен, но тотчас вложил его обратно. – Не хочу марать меч собачьей кровью, – произнес он с чудовищным презрением.

Он поднял тяжелый меч в ножнах и точно рассчитанным ударом раскроил череп Иегуде, стоявшему к нему спиной.

Ракель понимала, что они с отцом обречены на гибель. Знание это вошло в ее ум, в ее тело; быстрое воображение выхватывало из сотен сказок сотни картин гибели и складывало их воедино. Но в глубине души она все-таки не верила, что умрет. Даже когда барон Кастро встал прямо перед ними, не верила. Лишь теперь почувствовала она всем своим существом, что Альфонсо не явится, чтобы спасти ее, что через несколько минут